Диплом: Свадебный этикет и ритуал адыгов

Диплом: Свадебный этикет и ритуал адыгов

Министерство образования РФ

КБГСХА

Кафедра истории Отечества.

Реферат

по истории и культуре народов

Северного Кавказа.

Тема:

“Свадебный этикет

и ритуал адыгов”.

Выполнил:

Проверил:

г. Нальчик 2002 г.

Содержание.

2. Сватовство (лъыхъу).

Лъыхъу – буквально означает “поиск”. Прежде чем говорить о сватовстве, надо

заметить, что все вышесказанные компоненты адыгской свадьбы, кроме лъыхъу,

относятся к периоду, когда в семье стали главенствовать мужчины, то есть к

так называемому патриархату. Однако лъыхъу, следует думать, имел место,

видимо, и в те далёкие времена, когда род был материнским. Говоря иначе,

поисками жениха занимались девушки, они решали. Какого молодого человека

приводить в свой род. Родословие их детей шло по материнской линии. Это

подтверждается примерами из древней истории многих народов.

Таким образом, лъыхъу стал компонентом адыгской традиционной свадьбы, и от

девушек он, видимо, перешёл к парням, вернее к его фамилии. Если умыкание

было никак не приемлемым хабзэ для адыгов, то большим проявлением адыгагъэ и

намыс считалось, когда родные молодого человека, узнав о его избраннице,

посылали к его родителям сватов. В нём участвовали только старшие роднящихся

сторон через вторых лиц фамилии. Естественно, что все начиналось и исходило

от молодых. Они знакомились на каких-то торжествах, узнавали друг друга,

влюблялись, обменивались небольшими подарками. Пока парень не получал

последнее, о женитьбе не могло быть и разговора. Да и после этого девушка не

сразу давала своё согласие выйти замуж. Однако, спустя некоторое время,

девушка как бы между прочим, вроде бы не придавая этому большого значения,

говорила жениху, что он может прислать сватов к её родным. Что это означало,

было ясно, и парень через друга или зятя извещал родителей о своём намерении

и избраннице. Так начинались свадебные хлопоты.

Для адыгов никогда труда не стоило определить, что пришли сваты за их

дочерью. Согласно хабзэ, войдя во двор и спешившись, они определяли лошадей у

коновязи, но не направлялись ни в кунацкую, ни в дом, а становились где-

нибудь под навесом или же в то место, где обычно рубят дрова. Кто-либо из

хозяев, заметив их, естественно догадывался, что это не обычные гости, о чём

сообщал старшим в доме.

Навстречу сватам выходил взрослый мужчина: брат девушки, её дядя или же

сосед. Старший сватов, поздоровавшись с ним за руку, спрашивал о

самочувствии, житье-бытье. Затем хозяин приглашал их в дом словом

“фыкъеблагъэ” (добро пожаловать), на что без лишних комментариев сват

отвечал, что они пришли, если род не возражает, с желанием быть гостями и

родственниками. После этого вышедший встречать возвращается в дом известить о

намерениях гостей.

Хозяева могли ответить: “Посоветуемся, наведайте в такой-то день”, “Такой-то

старший рода отсутствует” и т. д. При третьем визите, если сторона девушки

принимала такое родство, гостей приглашали в дом и для них накрывали стол на

скорую руку, не особенно хлопоча, то есть не далая никакого жертвоприношения,

обязательного хабзэ ля гостей.

3. Осмотр дома (унаплъэ).

Осмотреть дом старшие и родители девушки доверяли двум-трём мужчинам, которые

пользовались уважением, отличались своей честностью и правдивостью. Не

обязательно, чтобы они состояли в родстве с фамилией девушки. Смотрители не

скрывали ни своих целей, ни намерений. Родители жениха были бы ради

пригласить их и угостить. Однако, поблагодарив хозяев, они скрупулёзно

осматривали всё: дом снаружи и внутри, двор, хозяйственные постройки, огород,

живность и пр. Более того, обращали внимание на то, как жирна их собака,

сухожилисты волы, как к ним относятся соседи, каким авторитетом пользуются их

старшие, какие манеры поведения у будущей свекрови, какие запасы у семьи,

чьими снохами являются их дочери, насколько гладки ручки их вил, остры топоры

и т. д.

Если после всего этого старший из смотрителей поворачивался и уходил со

двора, молодой и его родные не могли рассчитывать на успех. Было ясно, что он

скажет по возвращении: они вам не чета, вашей дочери они не смогут обеспечить

сносную жизнь. Но если он, прощаясь, подавал руку хозяевам и говорил, что их

уполномочили “посмотреть дом” такие-то и они могут у них ещё раз справиться о

деле, довольная сторона жениха приглашала смотрителей в дом, накрывала стол.

Более зажиточные делали жертвоприношения в честь гостей, но обычно обходились

курятиной или индюшатиной. Поднимали бокал махъсымэ за благополучное родство.

Дня через два или три после отъезда унаплъэ родственники жениха с небольшими,

чисто символическими подарками и фэнд (пищей всухомятку и кувшинчиком

махъсымэ, чтобы с пустыми руками не идти к будущим родственникам)

наведывались к родителям девушки, уверенные в том, что теперь им не дадут от

ворот поворот. Разумеется, что всё происходило с полного согласия молодых,

мнение которых старшие узнавали через их друзей, младших членов семейств.

Обычай “смотрины дома” главным образом действовал среди крестьян, свободных

тхокотлов. К князям и уоркам посылать проверить, как они живут, не было

никакой необходимости. Они это могли воспринять даже как оскорбление, потому

что считали, что у них всегда будет на что содержать и чем ублажать свою

невестку, лишь бы она была красива и воспитана по принципам адыгэ хабзэ.

Надо заметить, что многим, не близко знакомым с адыгэ хабзэ, психологически

трудно уяснить отдельные его положения и принципы. Чтобы понять адыгов и их

адыгэ хабзэ, надо проникнуть им. Когда после унаплъэ сторона жениха

наведывалась к родителям девушки, их угощали, но без особого размаха и без

какой-либо торжественности, танцев, веселья. Тут же будущие родственники

договаривались относительно нэчыхьытх – религиозного оформления брака.

4. Регистрация брака (нэчыхьытх).

Как стало ясно, понятие “наках” в адыгский язык вошло из арабского и,

соединившись с исконно адыгским словом “тхын” (писать), образовало термин

“нэчыхьытх”. И в самом деле, в прошлом брачные условия оформлялись по-

мусульмански служителем ислама (ефэнды) письменно. Такой документ оставался в

ломе родителей невесты. По сведениям женщин-информаторов, в брачном контракте

специально оговаривалось, к примеру, какими будут – восьмиконечными или

другими – погоны на праздничном костюме невесты, будут ли они с цепочками –

балаболками, сколько будет желудоподобных золотых подвесок по обе стороны

груди и т. д. Обычно женская свадебная одежда шилась из дорогой порчи

красного, фиолотового, лилового и других “богатых” цветов с одной или тремя

парами подвесок по обеим сторонам груди. Княжеских и богатых уоркских дочерей

удовлетворяли только костюмы с большими звёздами-погонами на плечах и тремя

парами подвесок на груди.

При оформлении регистрационного брака, кроме ефэнды и доверенных девушки и

парня, присутствовали и свидетели. Все они должны были быть обязательно в

шапках. Надо заметить, что вообще у мусульман брак заключали доверенный

девушки и сам жених с благословения служителя культа. Они все сидели на полу.

В этой связи следует думать, что другие свидетели на адыгской свадьбе и также

то, что все они должны были быть в шапках и стоять при совершении обряда,

являются реликтами традиционной адыгской свадьбы. Нэчыхьытх, как правило,

происходил в доме родителей невесты, куда приезжали двое-трое мужчин со

стороны жениха. Он не отличался особенной торжественностью. Не устраивались

ни танцы, ни какое-либо другое веселье. Правда, после оформления брака

накрывали стол, произносили тосты за счастливое породнение, за молодых.

Во время регистрации брака ефэнды осведомлялся у доверенных (уэчыл) молодых,

не передумали ли они, согласны ли их подопечные стать мужем и женой. Когда

доверенные (сначала девушки, а потом парня) подтверждали решение молодых,

они, доверенные, в шапках (как и все остальные) становились друг против

друга, протянув правые руки. Ладони их рук едва касались друг друга, однако

при этом большие пальцы доверенных упирались как можно плотнее один в другой

на одинаковом уровне. При таком положении нельзя было сгибать другие пальцы,

обхватывая ими руку партнёра. За этим следил ефэнды, который в свою очередь

обхватывал правой рукой большие пальцы доверенных сверху.

После этого ефэнды трижды произносил молитву, спрашивая каждый раз доверенных

по очереди: “Отдаёшь?” или “Женишь?” Доверенные отвечали: “Отдал”, “Женил”.

Затем духовный служитель снова читал молитву, которую заключал словом

“аминь”, и все присутствовавшие делали дыуа, воздев руки к Всевышнему.

Представители жениха уплачивали ефэнды небольшую сумму за оформление брака.

При этом регистрировавший брак ефэнды ни с кем не делил эту плату.

Казалось бы, этот метод регистрации мало чем отличался от общемусульманского

оформления брака. Однако при более внимательном рассмотрении имелись и

различия. Во-первых, на адыгской регистрации не было ни невесты, ни жениха.

Во-вторых, все присутствовавшие надевали шапки, что не обязательно для других

мусульман. В-третьих, обряд совершали стоя, тогда как в арабских странах

присутствующие сидят, и, в-четвёртых, мусульманская регистрация совершалась

между женихом и доверенными девушки без посторонних свидетелей.

Таким, образом можно предположить, что, хотя нэчыхьытх стал проходить по

мусульманским правилам, в нём сохранились и древние хабзэ. Однако, к

сожалению, ни в письменных источниках, ни в сведениях информаторов не

упоминается о том, как заключался брак по-адыгски.

5. Поездка за калымом (уасэIых).

Итак, нэчыхьытх и уасэIых были самостоятельными обрядами. Первый совершался в

доме родителей девушки, второй проходил у родных молодого человека. Ясно, что

брак не мог быть оформлен без обоюдного согласования условий калыма. Но после

заключения контракта между сторонами обговаривалась точная дата, когда

родственники невесты смогут приехать за калымом, потому что в этот день весь

скот семьи жениха не выгоняли на пастбище, а оставался в хлеву.

В прежние времена, вплоть до конца XIX века, калым состоял в основном из

крупного рогатого скота и одной лошади. Калым (уасэ – букв.: цена)

определяли в зависимости от сословно-классового происхождения, её

родственников, их родовитости и т. д.

На свадьбе, в том числе и уасэIых, пили махъсымэ. Махъсымэ было добротным

напитком из пшенной муки, мёда и ячменного солода. Оно, можно сказать, ни чем

не вредило здоровью человека.

От того, какие гости у адыгов зависели способы сервировки стола и очерёдность

подачи блюд. Для уасэIых, например, после встречи гостей сначала приносили

какую-то скудную закуску, приготовленную на скорую руку, и махъсымэ. Под

различными предлогами приглашали гостей пить махъсымэ: за их приезд, за

старших, за знакомство, за родство, за молодых, чтобы согреться и т. д. Тост

следовал за тостом. Конечно, знавшие об этих хитростях гости старались не

попадаться на крючок, отшучивались, отнекивались, благодарили гостеприимных

хозяев, вели себя благоразумно, как советовали старшие, которые направили их

сюда. К тому же они – уасэIых, особо “наседать” на себя не должны позволять.

Они могут, отказавшись от всякого угощения, направится в хлев, выбрать всё,

за чем приехали, и распрощаться с хозяевами. Поэтому в таких случаях

требовалась “тонкая дипломатия”.

Исходя из этого, за стол сажали со стороны жениха умеющих организовать

компанию, остроумных, знающих адыгэ хабзэ во всех подробностях мужчин.

Тхамадой торжества мог быть близкий друг старшего в доме жениха или же

родственник, но ни в коем случае не кто-либо из членов семьи. Потому что

тхамада, ведя стол, должен был произнести тосты за счастье, за благополучие

дома, где происходит свадьба. А член семьи, по адыгэ хабзэ, не мог говорить

благопожелания, адресованные самому же себе, своей семье. За столом не было

места ни для отца молодого, ни для дядьев по отцовской линии, ни даже для

деда. И тут считалось, что им непристойно выслушивать лестные, хвалебные

слова, которые будут сказаны за столом по поводу их успехов, человечности,

адыгагъэ и т. д.

Над свадебным столом царила атмосфера возвышенности, искренного хабзэ. У

гостей, приехавших на уасэIых, был свой щхьэгъэрыт – молодой человек,

который, сколько бы часов ни длилось застолье, не садился. Со стороны хозяев

тоже выделялся бгъуэщIэс, обслуживающий стол. Если ему требовалось что-нибудь

для стола, он имел помощников, которые находились неподалёку за дверью, на

виду.

Адыги на свадьбах и других торжествах пили только только из общей большой

чаши (фалъэ), которая обходила круг. За таким столом никогда не пользовались

ни рогом для питья, ни какой-нибудь иной посудой.

Когда адыги обходились традиционными низкими столиками (Iэнэ) на трёх ножках,

столик тхамады хозяев ставился в самый дальний угол от двери и, сидя за ним,

он встречал гостей, если, конечно, ждали последних, чтобы не вводить их в

пустое помещение. Кстати сказать, за адыгским низким столиком неудобно было

сидеть развалившись, небрежно, на него даже при желании невозможно

облокотиться. Поэтому, надо думать, он действовал на человека, сидящего за

ним, мобилизующе и дисциплинирующе.

Торжественным столом руководил и заправлял старший из хозяев. Он же являлся

тхамадой. Это происходило во всех случаях, включая и уасэIых. Таково было

хабзэ. Приехавших за калымом старались напоить допьяна. Эту цель преследовал

как тхамада, так и другие бысым (хозяева), сидевшие за столом. Естественно,

что гости придерживались иного, противоположного мнения. Поэтому в компании

верховенствовали острословие, шутки, знание и соблюдение адыгэ хабзэ. В самом

деле, адыгские обрядовые торжества были не столько местом, где наедались и

напивались, сколько своеобразной школой, где учились хабзэ и адыгагъэ. На

какие бы уловки и хитрости не шли бысым во время уасэIых, никто не мог

гостей заставлять. Каждый пил столько, сколько хотел.

В былые века свадебные обряды, в том числе и уасэIых, происходили только

днём. Участники уасэIых, посидев определённое время, изъявляли желание

развеяться, потанцевать. Если они были из числа гостей со стороны невесты, то

им добро давал их старший, остальным же – тхамада стола. Разгоряченные добрым

махъсымэ молодые люди и мужчины умели веселиться. Члены уасэIых вели себя

свободно, танцевали азартно. Не напрасно в языке адыгов осталось выражение:

“Танцует, словно приехавший за калымом”. Не всякая девушка могла стать их

партнёршей. В танце делали стремительные своеобразные па, старались плечом

задеть плечо, грудь девицы, толкнуть её, неожиданно, выкинув какое-то

обманное движение, заключить в свои объятия зазевавшуюся красавицу. Но и

последняя была не промах. Она, воспользовавшись какой-нибудь оплошностью

кавалера, могла, быстро танцуя, запросто обойти его вокруг, что являлось

позором любого парня.

Сколько сидеть за столом, сколько танцевать и веселиться молодым, решал

старший из гостей. Если он считал, что им торопиться не стоит, то и

танцевали, и шутили, и развлекались вдоволь. Однако, как уже сказано,

хозяевам было выгодно, чтоб гости выпили больше, не отвлекаясь. Поэтому их

старались завести в дом и усадить за стол.

Время, сколько сидеть уасэIых, определял старший из гостей. Об этом он

неоднократно намекал тхамаде стола. Однако последний делал вид, что не

расслышал, отвлекался и т. д. требования повторялись в различных вежливых

формах. Неприличным считалось, если тхамада сразу же откликался и исполнял

желания гостей. Это означало бы, что ему надоели гости, что он их выгоняет.

Поэтому тхамада придумывал различные причины: мол, есть хабзэ, погодите,

всему свой срок, дайте насладиться вашей компанией, мясо жертвенной овцы ещё

не сварилось и т. д. Но когда старший гость начинал упорно настаивать

исполнить хабзэ, по велению тхамады в особой тарелке приносили сваренную

правую половину головы жертвенного барана, отдельно престижные левую лопатку,

бедренную часть или предплечье, крестовую часть позвоночника, пару-другую

рёбер, тазовую кость – для старших, на небольших подносах – мясо для всех

остальных. ...

Разделавшись с жертвенной овцой и запив мясо шурпой, члены уасэIых

отправлялись в хлев отобрать обусловленное количество скота. Как уже

говорилось, в этот день животных не выгоняли на пастьбу. Если не набирали

нужного количества упитанных, справных животных, они вместо одной головы

требовали две. Таким образом завладев калымом, старшие поручали одному-двум

молодым людям гнать животных не торопясь, давая им попастись, а сами

отправлялись во двор родителей жениха, давая понять, что они не торопятся и

покажут как умеют танцевать.

Вот тут-то и начинались настоящие уасэIых къафэкIэ. И хорошо, если веселье

было искренним и завершалось благополучно...

6. Привоз невесты (нысашэ).

После оформления религиозного брака в доме родителей девушки и поездки за

калымом то, что та или иная семья выдаёт свою дочь замуж, не составляло уже

никакой тайны, и все с нетерпением ожидали, спрашивали и уточняли, когда же

сторона жениха приедет за невестой. В этом нет никакого преувеличения. Жизнь

в прошлом поистине была “для веселья мало оборудована”, и свадьбы являлись

желанными не только потому, что образовывались новые семьи, но и потому, что

старикам на них можно развеяться, блеснуть своей мудростью, потанцевать,

продемонстрировать свою красоту, привлекательность, ловкость, удаль и т. д.

Свадьба – это место, где можно на людей посмотреть и себя показать.

Собственно, по-настоящему адыгская традиционная свадьба начиналась с нысашэ

(поездки и привоза невесты). Это целый цикл обрядов, обычаев, ритуалов. Если

не случалось несчастья, какого-то горя с той или иной стороны, обряд не

откладывали. Обычно свадьбы (нысашэ) происходили в осенний период года, когда

созвездие Вагоба находилось в кронах деревьев, т. е. Примерно спустя месяц

после осеннего равноденствия. В это время, по народным приметам,

устанавливалась сухая, прекрасная погода, было тепло, так что танцы, веселья

и игры раздольно и с размахом устраивались под открыты небом. Немаловажным

конечно же являлось завершение полевых работ. Изобилие, подросший молодняк

воодушевляли людей.

За невестой отправляли в светлое время дня, с четверга на пятницу. Старший

фамилии объявлял о торжестве родственникам, свойственникам, соседям, жителям

села, своим друзьям заранее. Оно начиналось с “фызышэ ефэ” (застолье едущих

за невестой). На него приглашались уважаемые мужчины не через кого-то, а с

персональной просьбой от имени старшего. Приходили седобородые старики, но

большинство составляли мужчины зрелых лет и молодые люди – отличные

наездники, хорошо знающие хабзэ, надёжные во всех отношениях.

“Застолье едущих за невесткой” – громко сказано. На нём не было особо пышного

угощения. Накрывали довольно скромно стол, чтобы провозгласить один-два тоста

в честь предстоящих радостей. Главным являлось то, как лучше организовать

торжества, а самым важным – выбор старшего. Затем распределяли обязанности и

других едущих за невестой, чтобы избежать любые возможные недоразумения. Быть

отобранными фызышэ шу (всадники, которые сопровождают повозку с невестой),

мужчины и молодые люди считали за честь оказанное им доверие. Они делали

складчину, т. е. Собирали небольшие деньги для исполнения разных обрядов.

Всадники не просто сопровождали свадебный кортеж: им приходилось преодолевать

различные препятствия и испытания, показывать свою ловкость и бесстрашие.

Помимо всего, они должны хорошо стрелять “по летящей мишени”, вести борьбу

как с конными, так и с пешими, уметь петь песни и т. д. Словом, это было

ответственно и опасно.

Так вот, если у отправляющихся за невестой – уважаемый тхамада, которого

слушали все, если они помнили о том, как бы не нарушить хабзэ и не поставить

в неловкое положение своего старшего и тех, кто остался дома, каждый старался

вести себя подобающим образом. Как уже сказано, в фызышэ шу (всадники) брали

не всякого. Это было и почётно, и ответственно. В то же время они должны были

уметь шутить и понимать шутку, не забывая о своём достоинстве, не роняя его и

не пасуя ни перед какими трудностями. Всё это, естественно, мобилизировало и

дисциплинировало молодых людей, способствовало воспитанию смелых и ловких

джигитов.

И этого мало. Сопровождающие свадебный кортеж должны уметь хорошо петь, не

надеясь на других, быть готовыми ко всяким неожиданностям. Однако не любому

дано одновременно и виртуозно танцевать, и мастерски развлекать компанию, и

обладать красивым голосом. Всё это тоже учитывалось. А когда устраивались

игры “конные и пешие”, “унос шапки” и другие, тут уже никто не мог дать себе

поблажку, струсить, отступить.

В зависимости от сословного происхождения, состоятельности и уважения,

которым пользовалась семья жениха, число всадников иногда достигало, по

сведениям старожилов, слышавших об этом от родителей и прочих, ста и более. В

пути они следовали за повозкой, в которой должны были привести невесту. Они

пели, джигитовали, устраивали борьбу конников, подбрасывали шапку

зазевавшегося товарища вверх и стреляли по ней. Повозка была покрыта красным

материалом шатерообразно. Под ним сидели сестра или родственница жениха и

гармонистка. Вокруг них увивались и кружились джигиты, выделывая всевозможные

упражнения на лошадях.

В тех случаях, когда свадебный кортеж переезжал через населённые пункты,

всадники делились на две группы, одна из которых ехала за повозкой, другая –

впереди. Такие предосторожности были вовсе не лишними. Жители этих сёл

перегораживали улицы арбами, брёвнами, катками и т. д. Когда всадники

расчищали дорога, на них налетали подростки и сельская молодёжь, выхватывая у

верховых плётки, стремясь перерезать подпруги, стременные ремни и пр. Но

самой заветной мечтой нападавших было сорвать с повозки красное покрывало.

Большим позором для сопровождающих являлось, если они не смогли уберечь

полотно. Более того, тогда они вынуждены были вернуться за новым покрывалом,

потому что в открытую повозку им никто не отдаст свою дочь.

Помимо всего, женщины и девушки села выносили на улицу небольшие вещицы

(кисеты, платочки), а также яйца и раскладывали по пути следования картежа.

Всадники на всем скаку должны были их подобрать или разбить из ружей.

Оставлять целыми яйца и неподобранные вещи на дороге не полагалось.

Трудность представлял въезд во двор родителей невесты. Всадников с кольями и

дубинами встречали местные молодые люди и доставалось всем, кроме тхамады

гостей, без разбора – животным и наездникам, а иных сбивали с лошадей. Но

если кому-нибудь из всадников удавалось прорваться во двор, все

успокаивались, и приехавших встречали по всем правилам гостеприимства.

Знающий хабзэ тхамада следил за тем, чтобы все обычаи были исполнены по

порядку и своевременно. А в ото “все” входило немало. После одного-двух

тостов за столом, старший гостей давал указание своим молодым людям

приступить к обязанностям, обговоренным ещё до приезда.

Завершив все формальности, молодые люди сообщали своему тхамаде, что невеста

готова отправиться в путь. Тогда старший гостей брал почётное блюдо

“полголовы”, разламывал его по всем правилам этикета, раздавал кому что

положено, говорил тост в честь этого хабзэ и породнившихся, желая всем

счастья и здоровья. К этому моменту приносили горячую шурпу. Отведав её,

гости вставали, чтобы поучаствовать в обряде вывода невесты из родительского

дома.

Вывод невесты сопровождался красивой свадебной песней с замечательным

припевом, которую исполняли мужчины. При выходе невесте не следует

оглядываться, спотыкаться, порог надо переступать, не касаясь его, с правой

ноги и т. д. Эти, казалось бы, малозначительные составляющие хабзэ были

общеадыгскими, и им придавалось определённое значение для жизни молодой в

новых условиях. Например, если учесть, что под порогом, как полагали адыги,

могли иногда поселиться души умерших родных, то становится ясным, почему

необходимо быть осторожным в таких случаях.

В повозку под непрекращающиеся песнопения садились слева от невесты

гармонистка, а справа – девушка, которая приехала за новобрачной. Их в этот

момент всадники плотно окружали, чтобы местные ребята не изорвали на них

платья.

Сторона невесты вручала тхамаде всадников знамя (нып) красного цвета без

какой-либо атрибутики. Оно символизировало девичью чистоту, невинность,

воспитанность. Отныне её безопасность и честь в руках участников нысашэ со

стороны жениха. Символом девственности являлся и красный материал на повозке,

в которой повезут новобрачную.

Получив знамя, откупившись от стражей ворот, кортеж всё равно не выпускали на

улицу. Местные ребята трижды пытались повозку с невестой развернуть во дворе

против движения солнца (против часовой стрелки), а всадники оказывали

сопротивление. Имелась дикая примета: если повозку удаётся развернуть,

невеста будет верховенствовать в новой семье, и что самое нелепое – она

переживёт своего мужа намного.

Когда от кортежа отставали местные и больше можно было не опасаться, всадники

затягивали песню. Более шустрые опять же срывали шапки уже со своих

товарищей, подбрасывали вверх, а другие, наезжая, стреляли по ним, разбивая

их в клочья. Всадник, которому тхамада вручил знамя, пытался ускакать ото

всех. Тому, кто его догнал, он без всякого сопротивления уступал знамя. Так

испытывали резвость лошадей. Когда на пути встречался верховой или пеший, за

ним устраивали погоню. Иногда встречным удавалось убежать, но чаще они быстро

пробивались к повозке, где сидела невеста, и представлялись: “Я твой гость,

милая невеста”. Этого было достаточно, чтобы их дальше не трогали. Верховой

мог присоединиться к кавалькаде, нет – так его отпускали с миром.

7. Новобрачная в “чужом доме” (тешэ).

Этот обычай адыги соблюдали в прошлом достаточно строго. Молодую никогда не

везли прямо в дом родителей жениха. Её определяли в “чужом доме”. Им обычно

мог быть дом дяди новобрачного по матери, а впоследствии и другие.

Когда молодую привозили в “чужой дом”, её сопровождал хор как участников

фызышэ шу (всадники), так и сельских ребят. Играли музыканты на национальной

гармонике, на шичепшине, трещотках, стреляли из ружьев и пистолетов, хлопали

в ладоши. В Малой Кабарде, когда невесту под руки вели женщина справа и

девушка слева, молодые люди с размаху метали в землю кинжалы и начинали

танцевать. Тут останавливали невесту, парни танцевали вокруг неё и кинжалов

до тех пор, пока хозяйка дома не преподносила им чашу махъсымэ. Танцующих

могло быть сколько угодно, но чашу им давали только одну. Правда, молодые

люди это требовали два-три раза. Невесту вели дальше только тогда, когда

парни вынимали из земли кинжалы.

Новобрачная находилась в “чужом доме” две, а то и более недель. Её регулярно

навещали родственники новобрачного, его друзья, товарищи. Как правило, они

при себе имели техьэпщIэ (подарок за то, чтобы войти в помещение, где

находится молодая). Он состоял из небольших вещиц для самой виновницы

торжества или парни давали деньги на сладости девушкам, находящимся с

новобрачной. Такое хабзэ существует и сейчас.

В “чужом доме молодую” не только развлекали. Зачастую ей устраивали

своеобразные испытания. К слову, в помещение, где находилась новобрачная,

нарочно запускали сопливых мальчишек с грязными лицами, нерасчёсанных

девочек. Если она их умывала, приводила в порядок, девочкам в косички

вплетала ленты, всем, естественно, ото нравилось. О такой заботливости, между

прочим, становилось известно и будущей свекрови. Когда же за новобрачной

замечали, что она брезглива, нечутка, невнимательна, равнодушна, ей тактично

советовали следить за своей репутацией, но иных испытаний не устраивали.

8. Ввод молодой в большой дом (унэишэ).

Самым значительным и красивым как по своей композиции, так и по иным

параметрам, унэишэ являлось наиболее интересным и примечательным обрядом в

адыгской свадьбе.

Во-первых, это торжество напоминало радостное событие в жизни

единомышленников, благожелателей. Во-вторых, на обряд приглашались все

многочисленные родственники, свойственники и друзья-товарищи. И если у гостей

не было повода печалиться, они умели и веселиться, и развлекаться, и

радоваться, и проявлять друг к другу адыгагъэ.

На унэишэ раньше стреляли из ружья холостыми патронами по той причине: “злые

духи” боялись запаха серы. Стреляли также по дымоходным трубам, дабы туда,

“не залезла нечисть”.

Под свадебную песню и игру на гармошке молодую, прежде чем ввести в “большой

дом”, останавливали во дворе: тут ненадолго организовывались танцы. Затем

песнопение возобновлялось. Перед тем как ввести в “большой дом”, молодую

осыпали орехами, сладостями, монетами, которые азартно собирали детишки.

Переступив порог, новобрачная становилась на шкуру жертвенного животного.

Считалось, молодая в доме будет иметь столько счастья и радости, сколько

шерстинок на шкуре.

В “большой дом” новобрачную встречали пожилые и старших лет женщины за

столом. Одна из женщин поднимала покрывало новобрачной, старухи и молодухи

подходили к ней, поздравляли, обнимали. Но новобрачная сама стояла

неподвижно, не обнимала и не подавала никому руки. Об и предупреждали её

тогда, когда с оформлением наках она оставалась у родителей. Если новобрачная

в этот момент здоровалась за руку, то это воспринималось как проявление

своенравия, каприза, легкомыслия, как желание подчинить себе всех,

верховодить в семье и т. д.

Когда приветствие заканчивалось, женщина, которая подняла покрывало, делала

новобрачной IурыцIэлъ (мазала губы смесью свежетопленого масла и мёда).

Молодая обязана проявлять осторожность: она ни в коем случае не должна

облизывать губы. В противном случае это означало бы, что новобрачная обжора,

объедала.

Пока всё это происходило, молодёжь устраивала во дворе танцы. Парни “ловили”

замужних сестёр жениха и заставляли танцевать, за что с женщин требовали

пхъужьыбжьэ (пхъужь – замужняя родственница, сестра, бжьэ - бокал).

После этих обрядов новобрачную в сопровождении свадебной песни, игры на

гармошке, хлопая в ладоши и стреляя из ружей, выводили из большого дома.

Адыгская свадьба так же включала в себя множество других обрядов и ритуалов,

таких как: “Побег старухи”, “Возвращение молодого”, “Взаимные визиты” и т. д.

9. Литература.

4. Бгажиноков Б. Х. Мир культуры // Эльбрус, Нальчик, 1990 г.