Реферат: Тема любви

Реферат: Тема любви

идиллия и эклога. Он также развил в лирике такие образы, как образ любви-

страсти, который ввел в русскую лирику еще В.К. Тредиаковский.

А.П. Сумароков, создавая новый поэтический стиль, конечно же, имел своих

последователей. Одним из поэтов сумароковской плеяды был А.А. Ржевский.

Но А.А. Ржевский пошел дальше шаблонной лирики А.П. Сумарокова, который все-

таки оставался в рамках классицистических жанров. И его лирические

произведения не выходили из сферы мыслимого, автобиографического элемента в

них очень мало. Лирика же Ржевского автобиографичная. Это своеобразный

лирический дневник в стихах. Но речь идет не столько о биографии в полном

смысле слова, сколько о биографии души. Отдельные, казалось бы, разрозненные

элегии, сонеты, стансы слагаются в единую книгу-исповедь, главный герой

которой — ее автор. В русскую поэзию, быть может, впервые пришел конкретный

живой человек со своим сложным духовным миром. Из потока любовных виршей 60-х

годов, полного упреков в неверности и патетических угроз, выпадают полные

теплоты, нежности, заботы о любимой женщине стихи Ржевского (элегия «Прошли

драгие дни...»):

Я твой покой всему, что есть, предпочитаю,

Утехи все свои в твоих я полагаю:

Мне легче смерть вкусить, чем зреть тебя в слезах.

Без вдохов вображай меня в своих глазах.

Пусть дни твои текут из радости сплетенны,

Пусть мучат одного меня случаи гневны.

Лучшие стихи Ржевского предвосхищают пушкинские строки «Как дай Вам Бог

любимой быть другим...», стихи поэта 18 века — залог их появления, ибо это

проявление искреннего чувства. Мучительный порыв и прорыв человека к себе, к

сущности своей души — это лирика Алексея Ржевского.

Ржевский писал свои элегии на протяжении всего лишь четырех лет, но за это

время он создал большое количество лирических произведений. Переживания

отвергнутого любовника поэт передает такими словами:

Я презрен от нее, любим соперник мой!

О гневная судьба! О рок! О час презлой!

В который с ним она к мученью мне спозналась

И ласкою его, забыв меня, пленялась!

Для любящего человека нет ничего страшнее минуты разлуки:

С чем вас сравнять могу, жестокие минуты,

В которых должен я сказать: «Прости, мой свет».

На свете ничего мучительней вас нет.

Без любимого человека нет жизни для страдающего человека:

Противно все, когда возлюбленной не вижу,

Без ней ничто меня не может веселить,

Ничто моей тоски не может утолить.

Но как только разлука прекращается, влюбленный человек снова возвращается к

жизни:

Но только взор лишь мой опять тебя узрел,

Огнь, крывшийся во мне, опять жар произвел:

Сугубей прежнего опять в тебя влюбился, —

Я для тебя на свет, любезная, родился.

И, даже если нет ответа на любовь, все равно любящий не может отречься от

своих чувств:

Хоть нет надежды мне любить,

Хоть я вотще тобой прельщаюсь,

Но страсть не можно истребить,

Хоть истребляти я стараюсь.

Ах, нет на то довольно сил!

Твой взор мне больше жизни мил.

И в своей оде Ржевский подводит итог, говорит о всеохватной любви:

Любовной в свете страсти

Нельзя приятней быть,

И в свете нет напасти

Жесточей, как любить.

Любовь — это и радость, и горе, и сладость, и боль, это самое интимное

переживание человека. Именно такой предстает любовь в художественном мире

А.А. Ржевского, который сумел в своих лирических произведениях показать

глубины человеческой души, тонкие чувства любви и дружбы.

Но литература не стояла на месте, она продолжала развиваться. Она получила

свое развитие в произведении других поэтов. Одним из таких поэтов, также

творивших в русле классицизма, был Г.Р. Державин.

С начала 1780-х годов в творчестве Г.Р. Державина появляются анакреонтические

мотивы. Это мотивы наслаждения чувственными радостями бытия. Одним из главных

удовольствий в жизни человека анакреонтика считала любовь. Гаврила Романович

Державин, вслед за Н.А. Львовым с его переводами анакреонтики, также

обращается к этому жанру легкой поэзии. Державин выпустил в 1804 году свои

«Анакреонтические песни». К анакреонтике Державина привлекли такие ее

достоинства, как необычайная простота и естественность стиха, глубина

поэтического самораскрытия.

Именно поэтому в «Анакреонтических песнях» Державин обращается к самому

глубокому из человеческих чувств — любви. «Огонь, и меч, и щит красавица

сражает», — говорит Державин в своем стихотворении «К женщинам», тем самым,

утверждая торжество красоты в мире. Красота всегда соседствует с любовью, и в

большинстве анакреонтических стихотворений Г.Р. Державина любовь — не жизнь

сердца, а любование красотой. Например, в стихотворении «К Анжелике Кауфман»

Милена любима, потому что мила:

Напиши мою Милену,

Белокурую лицом,

Стройну станом, возвышенну,

С гордым несколько челом,

Чтоб похожа на Минерву

С голубых была очей...

Любить — значит пленяться красотой. Поэт в своих «Анакреонтических песнях»

воспевает «всех жен прекрасных». Красота у Державина — чувственная,

осязаемая, теплая.

Любовь в «Анакреонтических песнях» — это также предмет поклонения,

воспевания, как, например, в стихотворении «Лира»:

Так не надо звучных строев,

Переладим струны вновь;

Петь откажемся героев

И начнем мы петь любовь.

Во многих песнях этого сборника любовь предстает перед нами как самоцель. Она

для лирического героя является главной жизненной задачей, без нее он просто

перестает быть цельной личностью. Это понимание любви мы находим, например, в

стихотворении «На разлуку», где автор такими словами описывает, как он

скучает по жене: «Когда ж назад ты возвратишься, Весельем мой наполнишь дом».

А в стихотворении «Соловей во сне», герой, размышляя о грядущей смерти,

решает для себя:

Стану ж жизнью наслаждаться,

Чаще с милой целоваться,

Слушать трели соловья.

А в стихотворении «Желание» перед нами конкретная жизненная программа:

К богам земным сближаться

Ничуть я не ищу,

И больше возвышаться

Ничуть я не хощу.

Души моей покою

Желаю только я:

Лишь будь всегда со мною

Ты, Дашенька моя.

То есть для Державина любовь — это домашний уют, тепло, любящие тебя люди, в

первую очередь жена. И те же требования к жизни и к любви предъявляет поэт в

стихотворении «К самому себе». Размышляя о самом себе и о своей жизни, о

людях ему встречающихся, он приходит к выводу, что «лучше, лучше мне ленится,

чем злодеев наживать», и собирается построить свою жизнь по определенному

плану, где любовь является, после Музы, самым главным компонентом:

Утром раза три в неделю

С милой музой порезвлюсь;

Там опять пойду в постелю

И с женою обоймусь.

Но любовь у Державина — это не только тихое, домашнее чувство. Любовь может

быть и битвой, сражением между двумя любящими сердцами. О победе любви и

красоты в жаркой любовной битве поэт с помощью аллегорических образов говорит

в стихотворении «Победа красоты»:

Вздыхал и пал к ногам лев сильный,

Прелестну руку лобызал,

И чувства кроткие, умильны

В сверкающих очах являл.

Сопоставляя красавицу и чудовищное животное, автор показывает победу красоты

и любви над силой. Любовь — сама по себе громадная сила, об этом говорится в

том же стихотворении «Победа красоты»:

Не раз потом уже случалось,

Что ум смирял и ярость львов,

Красою мужество сражалось,

И побеждала все любовь.

Тема любви-сражения развивается также и в стихотворении «Бой», но здесь она

приобретает несколько другой аспект:

Ах, тщетна защита друга,

Ежели уж в сердце враг.

То есть сражение происходит не столько с любовью как с внешней силой, а как с

чем-то, что поражает изнутри.

В стихотворении «Стрелок» в ярких образах стрелка и лебеди мы опять наблюдаем

взаимное противостояние и притяжение влюбленных:

Но вечор вдруг повстречалась

Лебедь белая со мной.

Хвать в колчан, ан стрел уж нету,

Лук опущен; стал я в пень.

Ах! Беречь было монету

Белую на черный день.

И в этой борьбе опять побеждает взаимная любовь, из двух любящих ни один не

остается в проигрыше, эта борьба — без проигравших.

Та же мысль прослеживается в финальном четверостишии стихотворения «Геркулес»:

Не могла не улыбнуться

Красота, как шлем сняла:

Не успел он оглянуться —

В шлеме страсть гнездо свила.

Также в «Анакреонтических песнях» мы встречаем понятие любви как сладостного

плена. В стихотворении «Цепи» впервые в русской лирике появляется образ

любовных цепей, обвивающих человека:

А если и тебе под бремя чьих оков

Подвергнуться велит когда-либо природа,

Смотри, чтоб их плела любовь,

Приятней этот плен, чем самая свобода.

В стихотворении «Песнь баярда» лирический герой воспевает любовь: «Как твое

нам вдохновенье Восхитительно, Любовь!» Для героя этого стихотворения любовь

— это сладкий плен, из которого никто и не думает освобождаться:

Нет блаженнее той части,

Как быть в плене милой власти,

Как взаимну цепь носить,

Быть любиму и любить.

Герои Державина всегда носят «взаимну цепь», все чувства их никогда не

остаются без ответа. На празднике жизни, каким является анакреонтическая

поэзия, нет места неразделенной любви.

Так же взаимна и сладострастная любовь, описание которой встречается в таких

стихотворениях, как «Пеночка», «Пчела» и другие. В стихотворении «Пеночка»

через образ пеночки показывается сладость любви:

...Как сладка, сладка любовь!

Как приятно восхищенье

Быть любимым и любить.

Это совершенно новый тип образности, введенный Державиным в русскую любовную

лирику. Сладострастная любовь в стихотворении «Пчела» появляется в образе

пчелы. Любовь в этом стихотворении сладка, как мед: «К меду прилипнув, С ним

и умру», от нее невозможно оторваться. Красавица сравнивается с цветком, на

который летит пчела:

Соты ль душисты

В желтых власах,

Розы ль огнисты

В алых устах,

Сахар ли белый

Грудь у нее...

Наслаждение жизнью, земные радости бытия воспеваются Державиным в

«Анакреонтических песнях». Им свойственен и эротический элемент — то, что

Пушкин называл эротикой «невинного, великого Державина». Вот как, например,

поэт рисует вакхическое сладострастие цыганской пляски:

Неистово, роскошно чувство,

Нерв трепет, мление любви,

Волшебное зараз искусство

Бакханок древних оживи.

Жги души, огнь бросай в сердца

От смуглого лица.

В стихотворении «Праздник воспитанниц Девичьего монастыря» любовь Державин

понимает как «сладострастную заразу».

В стихотворении «Возвращение Весны» приход Весны символизирует начало любви.

И когда «Вся природа торжествует, празднует весны приход», то вместе с Весной

возвращается и любовь:

С нею жить летят эроты:

Без любви нельзя и вам

Немного трансформируется этот образ в стихотворении «Мечта», в нем любовь

тоже символизирует начало, но не начало цветения, а начало дня. Центральный

образ этого стихотворения — заря, но эта заря идет не с неба, она исходит от

человека:

Рекою искры упадали

Из рук его, во тьме горя,

И розы по лицу блистали,

Как утрення заря.

И огонь этой зари поражает сердце любовью:

Одна тут искра отделилась

И на мою упала грудь,

Мне в сердце, в душу заронилась —

Не смела я дохнуть.

Любовь в этом стихотворении — это что-то инородное, проникающее в душу извне

и зажигающее ее «пламенем мечты».

Такое же понимание любви, как силы, поражающей извне, присутствует еще в

некоторых стихотворениях Державина. Поражение любовью чаще всего происходит с

помощью стрел Купидона — бога любви. Рядом с античным божеством любви

появляется и славянское божество — Лель.

Стрелы Купидона вносят яд любви, который становится неотделимым от души

человека. Очень ярко об этом говорится в стихотворении «Анакреон в собрании»:

Он у той блистал во взглядах,

У иной блистал в улыбке

И пускал оттуда жалы,

Как лучи пускает солнце.

Но любовь, проникшая со стрелами Купидона, не только радует, но и жалит, и

мучает: «И душа б твоя томилась, Уязвленная любовью». И все-таки любовь и

радость рядом, что подтверждается стихотворением «Спящий Эрот», героини

которого, Грации, привязывают к себе Эрота, и, вследствие этого: «Неразлучны

с тех пор стали, — Где приятность, там любовь».

Герой стихотворения «Анакреон у печки», видя, как «острейшими стрелами» бог

любви разит сердца, заметил так:

«Как бабочка от свечки,

Сгорю, — сказал, — и я»,

утверждая тем самым, что чаша сия не минует никого, что и происходит с

лирическим героем стихотворения «Купидон»:

...Ранил сердце мне смертельно

И смеялся, говорил:

«Не тужи, мой лук сгодится,

Тетива еще цела» —

С тех пор начал я крушиться,

Как любви во мне стрела.

А в стихотворении «Венерин суд» Эрот как бы попадает на место жертв своих

стрел. Кроме образа Эрота здесь присутствует и образ его матери Венеры:

Богиня отвечала:

«Суди ж: коль так пчелы

Тебя терзает жало,

Что ж твой удар стрелы?»

Анакреонтика в сознании Державина была равнозначна поэзии частой жизни,

личных судеб, радостей и горестей любви, и именно поэтому поэт обращается в

своем творчестве к анакреонтической поэзии — в попытке отразить внутреннюю

жизнь человека.

Но за свой долгий творческий путь Г.Р. Державин обращался не только к темам

любви семейной, любви между мужчиной и женщиной, но и к теме любви к Родине,

к своему народу. Примером этому могу служить строки стихотворения «На взятие

Измаила», в которых Державин восхищается непобедимым могуществом русского

народа:

Где есть народ в краях вселенны,

Кто б столько сил в себе имел.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

О кровь славян! Сын предков славных,

Несокрушаемый колосс!

Кому в величестве нет равных,

Возросший на полсвете росс!

А его стихотворение «На смерть князя Мещерского» показывает нам, что Державин

обращается в своем творчестве к такой теме, как дружеские чувства, чувства

достаточно глубокие и играющие важную роль в жизни и творчестве поэта.

Также эта тема развивается в стихотворении «К другу»:

Мы, сидя там в тени древесной,

За здравье выпьем всех людей:

Сперва за женский пол прелестный,

За искренних своих друзей...

А в стихотворении «Память другу», посвященном памяти Львова, Державин,

вспоминая об умершем, призывает всех его близких вспомнить о нем:

Уж нет тебя! Уж нет! — Придите

Сюда вы, дружба и любовь!

Печаль и вздохи съедините,

Где скрыт под пеленою Львов.

Г.Р. Державин оставил большой след в развитии русской лирики, выйдя из

классицистических рамок и попытавшись в своих стихотворениях передать, какие

чувства в реальности испытывает поэт и его лирический герой, когда любит,

ненавидит, негодует или восхищается.

Уже в творчестве Г.Р. Державина появляются мотивы сентиментализма — нового

литературного течения, которое пришло на смену классицизму. Державин говорит

о человеке с его интимными, внутренними чувствами. В его лирике появляются

новые образы — образ любви сладостной, любви — радостного светлого чувства.

Но свое развитие сентиментализм получил в творчестве других поэтов, таких,

как М.Н. Муравьев, Н.А. Карамзин, И.И. Дмитриев, Н.А. Нелединский-Мелецкий и

другие.

Глава вторая.

Развитие темы любви в творчестве

поэтов-сентименталистов.

Сентиментализм, пришедший на смену классицизму, разрушал его эстетику. Для

сентименталистов наиболее важен сам человек «со всеми его психологическими

противоречиями, с его настроениями, чувствованиями, переживаниями».

Одним из первых русских поэтов-сентименталистов был М.Н. Муравьев. Творчество

Муравьева строится на основе его сентименталистского мировоззрения. Человек

для Муравьева — это живая чувствующая личность. Чувство для него —

единственная основа бытия, истины, морали.

Но, как отмечает П.А. Орлов, «собственно любовная лирика не характерна для

поэзии Муравьева, о чем он сам говорит в одном из своих посланий к сестре

(«Письмо к Феоне»):

Люблю, но мне любовь не есть сладчайше чувство,

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

. . . .

Но дружба, но родство, как ты их ощущаешь,

Бесценны нежности, ты кои освящаешь,

Не отвращаются несчастного оне,

Пристрастия свои присвоила ты мне.»

Интимная лирика его посвящена родственникам и друзьям. Муравьев прославляет

отца и нежно любящую сестру (в его стихах — Феона).

В лирике Муравьева образ отца — это образ гуманного воспитателя:

Ты знаешь кроткий нрав и милый

Добрейшего из человек,

Который тихостью, не силой

К добру сыновне сердце влек,

Которому я всем обязан:

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Ума и сердца правотой,

...любовью просвещенья

И сим служеньем чистых муз.

Сестре Муравьев посвятил два стихотворения: «К Феоне» и «Письмо к Феоне».

Также ей адресованы надпись на рукописи дневника Муравьева («Присвоение сей

книги Федосье Никитишне») и несколько строк в стихотворении «Итак, опять

убежище готово». Во всех этих произведениях сплетается образ самоотверженной

дочери и заботливой сестры:

И с нежным целый день родителем деля,

Тьмой маленьких услуг дух отчий веселя,

Не забываешь отсутственного брата,

Желаешь каждый день к себе его возврата.

Кроме родственных уз, брата и сестру связывает духовная близость, общность

мыслей и чувств («Чья чистая душа душе моей ближайша»). Поэт восхищается

нравственным обликом Феоны и воспевает его.

Рядом с семейной темой — тема дружеской любви. Несколько дружеских посланий

Муравьев посвятил вологодскому помещику А.М. Брянчанинову. Одно из них —

«Письмо к Брянчанинову» — написано в связи со смертью жены последнего. Это

послание — знак сердечного участия.

Одна лишь грусть твоя твое днесь утешенье;

Воззри на тлен вещей. Ум, юность, красота,

Увы! Пред божиим величьем суета.

Стихотворение «К Хемницеру» связано с той мыслью, что Муравьеву хотелось бы и

после смерти жить в воспоминаниях своих друзей — Хемницера и Львова:

Когда ж со Львовым вы пойдете мимо оба,

И станут помовать цветочки сверху гроба,

Поколебавшись вдруг,

Я заклинаю вас: постойте, не бежите!

И, в тихом трепете обнявшися, скажите:

«Се здесь лежит наш друг».

И, хотя дружеская и семейная лирика занимает большое место в творчестве М.Н.

Муравьева, также в нем присутствует и лирика собственно любовная. В конце

1770-х годов появляется в его творчестве цикл, озаглавленный «Pieces

fugitives». Сам Муравьев переводит этот термин как «убегающая поэзия».

У Муравьева мы сталкиваемся с темой, резко противоположной традиции

французской легкой поэзии, где доминировала тема вполне земной любви. Он либо

ограничивается поверхностным, подчеркнуто легким изображением отдельных

внешних сторон своих отношений с реальной, а очень вероятно, что и условной

дамой сердца:

Ты мне делаешь приветства,

Пляшешь весело со мной,

И во всех забавах детства

Ты всегда товарищ мой,

либо любовная тема для него является только отправным пунктом для создания

своих «убегающих» стихов:

Я жизнию доволен,

Ходя твоей тропой.

Оставить приневолен, —

Ты следуешь за мной.

Существует группа стихов Муравьева, которая в большей мере отвечает названию

«любовная лирика», так как имеет своим предметом сердечные взаимоотношения

автора с героиней. Но чувства в этих стихах изображены достаточно условно.

Даже самое «драматическое» стихотворений цикла, несмотря на специфический

подбор «чувствительной» лексики, воспринимается, как стилизация минутного

настроения:

Боги, все, что злее в муке,

Все то в сердце сем брегу.

Я с Еглеею в разлуке

Жить нещастный не могу.

Я чувствителен был ею,

Для нее я трепетал,

Вы похитили Еглею,

Я теперь бесстрастным стал;

Я бегу приятной неги,

Мрачну зреть желаю твердь,

В море слышать ветров беги,

Ощущать пришедшу смерть.

Муравьев и не стремится отражать реальную правду чувств. Для него характерно

даже само определение любимой женщины: «Благополучие, питательница Муз». Для

его поэзии чувство любви, объект этого чувства важны постольку, поскольку они

являются источником вдохновения и эмоций. Такое понятие о любви впервые

появляется в русской лирике именно в творчестве Муравьева:

Приди, в сии явленья,

Со мной перенесись,

Эмилий размышленья

Мгновеньем насладись, —

призывает Муравьев.

Если герой стихотворения грустит:

Воздыхаю приученно,

Сердце может ли мое,

Не прервавши бытие,

Зреть, о небо, пресеченно

Упражнение свое,

то в самой мелодике стиха ощущается «наслаждение» грустью. Отношение поэта к

содержанию своей лирики наиболее ярко проявляется в следующем отрывке:

Не разгоняй туман волшебный

Манящих, сладостных и легких образов,

Которых общества желал бы философ

Во храмине учебной.

Желал бы суетной: затем, что весь их строй

Сегодня учится в уборной

У этой Нины непокорной,

Которой раболепствуют и пастырь и герой.

В стихотворениях Муравьева отражены не реальные события, а порожденный ими

«волшебный туман манящих, сладостных и легких образов». Когда мы говорим о

поэзии Муравьева, мы имеем дело не столько с поэзией чувств, сколько с

поэзией сердечного воображения. Автор сознательно предпочитает роль

стороннего наблюдателя в любовных отношениях, которые могли бы вызвать в нем

определенный внутренний отклик:

А я любил бы чрезвычайно,

Когда бы дар позволил мой

Входить в сердца, хранящи тайны,

Быть зрителем минуты той,

Как чувство новое зачнется

Во всей невинности своей.

И сердце юное проснется

Ко пробужденности своей.

Такая позиция Муравьева объясняет появление малосвойственной любовной лирике

18 века темы нравоучительного восхваления добродетельности. Восторженное

описание поэтом красоты своей возлюбленной:

Так сияют очи ясны,

Сладок голос уст твоих,

Все черты твои прекрасны..,

сменяется несколько настораживающей строкой:

Мы сперва к тебе влекомы

Внешней вида красотой,

Более с тобой знакомы,

Забываем образ твой.

Внешний «образ» оказывается забытым для того, чтобы уступить место воспеванию

«добродетелей твоих», души, открытой состраданью, и так далее.

И можно поспорить с Бруханским, который утверждает, что «легкие стихи

Муравьева различны по настроению: пессимистическая медитация чередуется с

анакреонтическими мотивами, сердечные горести — с радостями, салонная

камерность — с интимностью. Легкая поэзия становится продуктом случайных

эмоций, а не средством выражения нравственных и философских убеждений, как

это имело место в поэзии Сумарокова и Хераскова. Она призвана отражать

человеческие переживания даже в самых незначительных их проявлениях». Это

подтверждается стихотворением «О милое мечтанье» (1778), в котором Муравьев

рассуждает о любви как о чем-то чистом, том, что не может тронуть мерзость

жизни, о том, что сильнее порока:

Не внидет нагла дерзость

В то сердце, в коем ты.

Бежит порока мерзость

Соседства красоты.

А в стихотворении «Благоразумие» Муравьев приводит читателей к мысли, что

лучше вообще отказаться от любви:

Хотите ль ваш покой, о юноши, спасти? —

От искушения старайтеся уйти.

Но затем опять появляется понимание любви как наваждения, захватившего

лирического героя; как это происходит в стихотворении «Постоянство»:

Я могу тебя, сурову,

Без надежды обожать,

Слезы в сих глазах держать

И оставить жизнь по слову,

Не преставши воздыхать.

Те же мысли — и в стихотворении «Обаяние любви». Любовь — это то, что

переживается как яркое внутреннее действо, то, что связано с красотой и

юностью:

Влюбленного очам яснее день сияет:

Волшебства смутные природа исполняет,

Душа величится, и силы, спящи в ней,

Восходят в полноту деятельности своей.

Любовью дышит все от небеси до ада.

Таким образом, М.Н. Муравьев как один из первых русских поэтов-

сентименталистов ввел в литературу круг тем сентиментализма — нежные

чувствования, связанные с дружбой, нежной любовью между родственниками, между

мужчиной и женщиной. Но теоретическую базу для русского сентиментализма

создал другой выдающийся литературный деятель 18 века — Н.М. Карамзин.

Доминантой «человеческой природы» сентиментализм объявил чувство, а не разум.

Сентиментализм остался верен идеалу нормативной личности, однако условием его

осуществления полагал не «разумное» переустройство мира, а высвобождение и

совершенствование «естественных» чувств. Русский сентиментализм в

значительной степени рационалистичен, в нем сильна дидактическая установка.

Сентименталистов привлекают не страсти, как классицистов Сумарокова и

Тредиаковского, а чувства, создающие устойчивые отношения между людьми.

Социальные и политические отношения между людьми сентименталисты стремятся

обосновать и объяснить также законами природы. Поэтому они так идеализируют

первичные, «естественные» связи людей — супружеские, семейные, в которых

человек проходит первую школу общения и тем самым воспитывает в себе будущие

гражданские добродетели.

Н.М. Карамзин в своей лирике стремился выразить принципы именно

сентиментализма. И поэтому его лирика отличается стремлением к описанию

громадного мира человеческих чувств и, конечно же, любви. Карамзин-лирик

выступил как выразитель эмоционально-субьективного начала в поэзии. Поэзия

для Карамзина являлась, по словам исследователя Н.Л. Степанова, «средством

создать интимно-иллюзорный мир, отгороженный от жизненных волнений и

конфликтов». «Чувствительность», любовная тема или философическое созерцание

природы, чуждой суетным треволнениям света, — таков основной круг тем и

эмоций поэзии Карамзина. Для него реальный мир, конкретные житейские чувства

— лишь обман, лишь оболочка чувств идеальных:

Что здесь счастьем называют,

То едина счастья тень...

По мнению того же Н.Л. Степанова, «вся поэтическая система Карамзина

подчеркивает это настроение умиления, грусти, меланхолии, отграничения от

«грубой» действительности, используя нюансы, полутоны, чувствительные эпитеты

и эмоционально окрашенные слова («кроткие», «тихие», «нежные», «нежнейшие»)».

Вот как эти «нежные» чувства показаны в стихотворении «Прости»:

Мучительно плениться,

Быть страстным одному!

Насильно полюбиться

Не можно никому.

Мы попадаем в мир лирики Карамзина и видим, что автор в своих стихотворениях

создает образ человека с тонкой душой и нежными чувствами. Эти чувства

проявляются и по отношению к любимым, и по отношению к друзьям. Любовь в этих

стихотворениях всегда высокая, очищенная от «бытовой» мишуры. Как, например,

в стихотворении «Раиса»:

В восторге, с трепетом сердечным

И с пламенной слезой любви

В твои объятия упала

И сердце отдала тебе.

Душа моя в твою вселилась,

В тебе жила, дышала я;

В твоих глазах я солнце зрела;

Ты был мне образ божества.

Такая же чувствительность проявляется и в отношении дружбы («Послание к

Дмитриеву»):

Любовь и дружба — вот чем можно

Себя под солнцем утешать.

И кто любил, кто был любимым,

Был другом нежным, другом чтимым,

Тот в мире сем недаром жил,

Недаром землю бременил.

Любовь и дружба — это единственные ценности, которые могут быть у человека в

жизни. О всеохватности любви говорится в стихотворении «К неверной»: «Любви

покорно все, любовь... одной судьбе». А в стихотворении «К верной» Карамзин

говорит о самодостаточности любви:

Ах! Истинная страсть питается собою,

Восторги чувств не нужны ей.

То есть любовь не только самодостаточна, для того, чтобы быть настоящей,

любовь должны быть спокойной, нежной, и ее ничто не может разрушить:

Разлука — опыт нам:

Кто опыта страшится,

Тот, верно, нелюбим, тот мало любит сам.

Для Карамзина очень важно передать тончайшие оттенки чувств, что он с блеском

делает в стихотворении «Меланхолия»:

О Меланхолия! Нежнейший перелив

От скорби и тоски к утехам наслажденья!

Веселья нет еще, и нет уже мученья,

Отчаянье прошло. Но слезы осушив,

Ты радостно на свет взглянуть еще не смеешь

И матери своей, печали, вид имеешь.

Итак, любовь, по Карамзину, — это всеохватывающее чувство, то, что живет в

душе вечно. Если же она проходит, то только тогда, когда заканчивается жизнь.

Любовь — это восторг, сердечный трепет, нежность, солнечное чувство: «Унылый

мрак душевных чувств моих Как солнцем озарится».

Карамзин создал свою концепцию любви в русле сентиментализма, которому как

раз и свойственна тонкая чувствительность.

Далее принципы сентиментализма развивали в своем творчестве поэты —

последователи М.Н. Муравьева и Н.М. Карамзина. Одним из них был известный

поэт 18 века Иван Иванович Дмитриев. Его творчество полностью исчерпывается

сентиментализмом, он воспринял это литературное течение и творил, не выходя

за его рамки.

Иван Иванович Дмитриев как лирический поэт был учеником Н.М. Карамзина.

Изящное остроумие, тонкая «чувствительность», легкая ирония отличают стихи

Дмитриева. И.И. Дмитриев — человек, проведший всю жизнь на государственной

службе, что не помешало ему заниматься творчеством, и причем достаточно

успешно. Дмитриев более всего прославился как автор иронических «сказок»,

басен и песен. В своих песнях он свел поэзию с высот оды, приноровив ее к

выражению непритязательных и конкретных переживаний «чувствительного сердца».

Песню Дмитриева «Стонет сизый голубочек» еще полвека спустя пели русские

люди.

Любовная лирика занимает большое место в стихотворном наследии поэта. Он

писал свои любовные стихотворения, как уже говорилось выше, в сентиментальной

традиции. В стихотворении «Любовь и дружество» любовь оказывается силой,

которую невозможно победить, как невозможно и понять: «Среди любви рассудок

бесполезен». Любовь здесь — неразрешимая дилемма, то, что разрешается только

смертью. А, например, в стихотворении «О выгодах быть любовницею стихотворца»

ирония по отношению к любви звучит в каждой строчке:

Возьми, возьми навек ты сердце в дар мое,

Люби меня, Хотя для собственныя славы,

Или страшись и жди, что, пересиля страсть,

Забывши верности уставы

И скучась наконец сносить сурову часть,

Со равнодушием навек тебя оставлю,

Другую полюблю, другую и прославлю.

А в стихотворении «К лире» любовь опять описывается как чувство,

захватывающее человека, освободиться от которого невозможно, пока он жив:

Но, ах, ты тем не успокоишь

Мою растерзанную грудь,

Лишь торжество его удвоишь,

Нет, лучше ты безгласна будь!

В другом стихотворении, «К Хлое», любовь — это чувство преходящее.

Еще одна морщина

Прибавилась к другим,

О прелестей кончина, —

В тебе то смерть мы зрим.

«Подражание Проперцию» опять возвращает нас к любви как чувству всеобъемлющему.

Единый только тот, который любит страстно,

Имеет оный дар, чтоб ведать свой предел,

Не вострепещет он быть целью вражьих стрел.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Любовь, любовь сильней вседействующа рока,

Любовь отъемлет жизнь и оную дает!

«Нежные» чувства ярко представлены в стихотворении «Песня» (1793):

Ах! Сладко и прохладу

Вкушать не одному.

Это стихотворение — об одиночестве, охватившем лирического героя.

А «Стансы к Н.М. Карамзину» говорят уже о любви дружеской:

Осужден к несносной скуке:

Грусть в самом себе таить —

Ах! И с другом быть в разлуке,

И от дружбы слезы лить!..

Стихотворение «Видел славный я дворец...» опять вводит нас в мир

сентименталистских образов, так как в нем любовь семейная возносится выше

богатства и власти.

Лиза, рай всех чувств моих!

Мы не знатны, не велики,

Но в объятиях твоих

Меньше ль счастлив я владыки?

Но мрачные ноты встречаются и светлой поэзии Дмитриева: стихотворение «К Г.Р.

Державину» проводит мысль о том, что все в этом мире преходяще, и смерть

сильнее любви.

И где ж сей ангел днесь? И где твое блаженство?

Увы! Все в мире сем мечта, несовершенство!

Стихотворение «Подражание Горацию» является во многом программным как для

Дмитриева, так и для всех сентименталистов:

Но кто же более проводит

В покое круг летящих дней?

Лишь тот, кто счастие находит

Среди семейства и друзей.

В этом стихотворении воспевается идеал любви сентиментализма — любви друзей и

родных.

Так же, как и в творчестве других сентименталистов, в творчестве И.И.

Дмитриева силен автобиографический момент, особенно в его стихотворениях,

посвященных друзьям.

Сентименталистские мотивы развиваются также и в творчестве Ю.А. Нелединского-

Мелецкого. Но этот поэт воспринял достаточно узкий круг тем: в его творчестве

превалирует тема любви между мужчиной и женщиной.

Юрий Александрович Нелединский-Мелецкий служил при дворе и при этом был

придворным поэтом. В.Г. Белинский отмечал, что в его стихах «...сквозь румяны

сентиментальности проглядывали иногда чувство и блестки таланта».

Основным жанром Нелединского являлась песня, отличавшаяся интимным, глубоко

личным характером. В своих стихах и песнях он следовал поэтическим принципам

Дмитриева и Карамзина, «очищая» фольклорные произведения от присущего им

подлинно народного характера. «Салонная слащавость, стремление подчеркнуть

трогательность самого сюжета, характерная сентиментальная фразеология

сочетается в песнях Нелединского с мелодической легкостью стиха, с уменьем

уловить отдельные подлинные черты фольклора».

В творчестве Ю.А. Нелединского-Мелецкого присутствует мотив силы любви. И.Н.

Розанов верно отметил, что для этого поэта характерна «безусловная,

абсолютная» преданность любви. Стихотворение Нелединского «Ты велишь мне

равнодушным...» рассказывает о сердце поэта, всецело захваченного глубоким

чувством: «Дай такое, чтоб хотела не одну тебя любить».

«Батюшков... называет Нелединского-Мелецкого «Анакреоном нашего времени». И

он прав, потому что в творчестве Нелединского присутствуют анакреонтические

мотивы: любви, радости, юности. Без любви не существует жизни — это позиция

присутствует в творчестве Нелединского-Мелецкого.

Ах! Тошно мне

На своей стороне;

Все уныло,

Все постыло;

Моей милыя нет!

Счастье есть только тогда, когда любимая рядом:

Здесь милой нет!!

Я пойду за ней вслед;

Где б ни крылась,

Ни таилась,

Сердце скажет мне путь.

Стихотворения Нелединского-Мелецкого были стилизованы под произведения

фольклора, но это была очень изящная стилизация, которая была по вкусу

утонченным придворным дамам.

Милая вчера сидела

Под кустом у ручейка;

Песенку она запела,

Я внимал издалека.

С милою перекликался

Ближней рощи соловей.

Голос милой раздавался,

Отдался в душе моей...

Тема любви у Нелединского-Мелецкого является самой главной, любовь для него

всеобъемлюща и самодовлеюща:

Чем же злую грусть рассею,

Сердце успокою чем?

Не хочу и не умею

В сердце быть властна моем.

Милый мой им обладает;

Взгляд его — мой весь закон.

Темный дух пусть век страдает,

Лишь бы мил всегда был он.

Стихотворения Нелединского являлись образчиком салонной лирики, запростотой

скрывалось высочайшее поэтическое искусство. И хотя темы стихотворений близки

любовным песням русского фольклора, их отличала ровность, выдержанность и

изящная галантность. И все любовные стихотворения оформлены в изящное

обрамления галантного произведения.

Я рай бы видел свой в том, что моя Темира,

Моя владычица — любовь всего и мира.

Но любовь в его произведениях — это не только радость, но и потери:

Я свободен стал неложно,

Усмирилась пылка кровь,

И уж чувствую, что можно

Не носить твоих оков.

Душу что во мне питало,

Смерть не в силах то сразить;

Сердцу, что тебя вмещало,

Льзя ли не бессмертну быть.

В этом стихотворении любовь приравнивается к бессмертию. Та же тема

прослеживается и в стихотворении «Полно льститься мне слезами»:

Пламень, что в себе вмещаю,

Он душа, он жизнь моя:

Им я вечность постигаю,

Им бессмертен буду я.

А в стихотворении «Если б ты была на свете» любовь — это живая душа:

Знаешь ты сама неложно:

Сколько сердце ни круши,

Жить, равно мне жить не можно

Без тебя, как без души.

В другом стихотворении «Выйду я на реченьку» Нелединский опять говорит о

всевластии любви:

Каждое души движенье —

Жертва другу моему.

Сердца каждое биенье

Посвящаю я ему.

Любовь заполняет весь мир , и всех людей она задевает.

Стрел, что любовь имеет,

Никто не избежит.

Эта же тема прослеживается и в других строчках Нелединского:

Всечасно он (зрак) в моих глазах,

Всегда живет в душе унылой.

О время! Быстротой своей

Яви услугу мне полезну:

Скорее достигай тех дней,

В который мне узреть любезну.

На медленность твою впервой

Ты жалобы мои внимаешь.

Но, время! Ты того не знаешь,

Что нет души моей со мной!

В стихотворении же «Прости мне дерзкое роптанье...» любимая становится

божеством для лирического героя стихотворения:

Мне мило от тебя страданье —

Утеха, рай моих ты дней.

Ты жизнь его (сердца)... его стихия,

В тебе тобой живет оно,

И в самые минуты злыя

Тебе одной, тебе дано

Души жестокое волненье

Единым взглядом усмирять

И без надежды утешенье

В унылы чувства поселять.

Итак, обобщая все вышесказанное, можно сделать вывод, что любовь является

центральной темой лирики Ю.А. Нелединского-Мелецкого. Все его песни, которыми

он и прославился, являются любовными песнями. Любовь, по Нелединскому, — это

жизнь сердца, отрада и свет, это то чувство, которое наполняет душу и делает

ее живой.

Сентиментализм внес в любовную лирику новый круг тем — тему дружеской любви и

любви семейной, а также перевел любовную лирику из сферы мыслимого в сферу

внутреннего чувства. Поэты этого направления пытались описать чувства,

которые испытывает человек со всеми переживаниями, настроениями,

психологическими противоречиями.

Заключение.

Итак, обобщая все вышесказанное, мы делаем вывод, что русская любовная лирика

18 века развивалась стремительно. Если в начале века, кроме любовных

фольклорных песен, мы встречаем только силлабические вирши, то уже в 30-х

годах появляется переведенный В.К. Тредиаковским роман «Езда в остров любви»,

издание которого положило начало развитию русской любовной лирики. Но

аллегорическое изображение любви, традиции которого идут еще от

средневекового «Романа о Розе», не имело продолжения в русской литературе,

так как Тредиаковский прервал эту традицию в своем переводе романа Тальмана.

Последующими поэтами были восприняты традиции «Стихов на случай» (приложенных

к «Езде в остров любви»), многие из этих стихотворений превратились в

любовные песни и были очень популярны в середине 18 века. Тема любви не

получает своего развития в творчестве М.В. Ломоносова (в его стихотворениях

более прославляется любовь к Родине), но она ярко проявляется в произведениях

А.П. Сумарокова, который воспевал любовь во многочисленных эклогах, идиллиях,

песнях, продолжая традицию описания любви как страсти, начатую В.К.

Тредиаковским, также он продолжает использовать образы античных богов в

описании любви, в его творчестве, в отличие от Тредиаковского, появляется

мотив неразделенной любви. Хотя Сумароков еще не выходит за рамки

классицизма, его творчество (а особенно песни) является шагом вперед, в нем

появляются личностные мотивы. Но особенно ярко этот мотив проявился в

творчестве А.А. Ржевского, последователя А.П. Сумарокова. Его лирика — это

своеобразный поэтический дневник, запечатлевший движения души читателя. Поэт-

классицист Г.Р. Державин в своих стихотворениях использовал мотивы, во многом

свойственные другому направлению — сентиментализму, он говорил о чувствах

интимных, личных. которые не входили в поле зрения классицизма. В его лирике

любовь становится радостным, светлым чувством, которое не может остаться

неразделенным.

А в это время на смену классицизму приходит сентиментализм, направление,

которое по сути своей призвано отражать внутреннюю жизнь человека.

Сентименталисты стремились к спонтанности, к тому, что чувства должны

отражаться именно так, как требует сердце. Впервые сентименталистские мотивы

получили свое развитие в произведениях М.Н.. Муравьева, который ввел круг

основных тем сентиментализма — тема любви и особенно дружбы, которая для

сентименталистов была во многом важнее.

Н.М. Карамзин, создавший теоретическую базу русского сентиментализма, ввел в

лирическую поэзию образ всеохватывающей любви. А И.И. Дмитриев, один из

ближайших соратников Н.М. Карамзина, продолжил развивать в своем творчестве

тему дружеской любви. И только в творчестве Ю.А. Нелединского-Мелецкого

любовь между мужчиной и женщиной становится главной темой, и именно в его

творчестве, наконец, начинают играть роль фольклорные мотивы, которые

подвергаются изящной стилизации.

Хотя во многом сентименталисты говорят о любви еще весьма условно, но это уже

громадный шаг вперед, к той искренности, которая поражает в лирике 19-го-20-

го веков. Все произведения любовной лирики 18 века оказали величайшее влияние

на развитие всей любовной последующей лирики. И в 19-м веке Россия вступила в

золотой век русской поэзии, первыми ласточками которого были поэты — ученики

сентименталистов, например Батюшков и Жуковский.

Самым же ярким явлением, венчающим этот этап развития русской лирики, был,

конечно же, А.С. Пушкин, в творчестве которого объединились лучшие черты

любовной лирики 18 века.

Список использованной литературы:

Древнерусская литература. — Москва, 1997.

Истомин К. Книга любви знак в честен брак. — Москва, 1989.

История русской литературы: В 4-х томах. — Ленинград, 1980.

История всемирной литературы. — Москва, 1985. — Т. 3. — С. 45-51.

Орлов П.А. Русский сентиментализм. — Москва, 1987.

Песни русских поэтов: В 2-х томах. — Ленинград, 1988.

Поэты XVIII века: В 2-х томах. — Ленинград, 1958.

Русский и западноевропейский классицизм. — Москва, 1982.

Харитонов В.А. Сентиментализм. — Москва, 1987. — С. 375.

Шестаков В.П. Философия любви и красоты эпохи Возрождения.// О любви и

красотах женщин: Трактаты о любви эпохи Возрождения. — Москва, 1992. — С. 3-

14.

Страницы: 1, 2