Введение в основы историко-психологических исследований

Интерес историков к использованию психологических методов и приемов исследования очевидно следует искать в проблеме осмысления природы человеческой мотивации, которая всегда была одним из наиболее важных вопросов исторического познания. Исследовательская деятельность историка направлена вглубь временного континуума. Соприкасаясь с материальными свидетельствами прошлого, моделируя ту или иную ситуацию, он неминуемо сталкивается с задачей адекватного восприятия полученной информации и пытается дать рациональную оценку антологии произошедшего события. Важнейшей причиной возникновения истории следует считать стремление отдельных личностей и целых сообществ найти преемственность своего существования. Это сближает историю по своей природе с психологией.

Не случайно, что уже многие авторы древности обращали внимание на психологический аспект исторической реальности, активно используя доступные им знания. Так, Геродот, в духе современной ему медицины, объяснял характер народов образом жизни и окружающей средой. Историк выделил мораль как главный принцип субъектных отношений и поставил ее в зависимость от могущественной внешней силы - безликой судьбы. Несмотря на всю ее простоту, концепции, обозначенной Геродотом, было суждено длительное существование. В различных вариантах ее использовали другие античные авторы, средневековые хронисты и агиографы, историки Китая и арабских стран. Идеалистической основой их работ служила все та же мораль, а внешней доминирующей силой - проведение, воля бога или заведенный порядок вещей.

Лишь в эпоху, последовавшей за Средневековьем, эти взгляды были частично поколеблены утилитарной гуманистической философией. Например, известный политик и историк XV столетия Н. Маккиавелли поставил под сомнение ценность морали, если из нее невозможно извлечь пользы для общества. Огромную роль в развитии исторической и психологической теорий сыграла концепция культурного релятивизма, выдвинутая М. Монтенем (XVI в.). Автор книги “Новая наука” Дж. Вико (1668 - 1744 г.г.) сделал существенное дополнение, указав на то, что помимо физических различий в культуре присутствуют еще и эмоциональные.

Процесс интеллектуализации науки, начавшийся в конце XVIII в. сопровождался ростом социальной значимости гуманитарных знаний. Успех социальной философии, появление новых учений онтологического и гуманистического характера, в том числе позитивизма и марксизма, требовали более глубокого изучения всех сторон человеческой деятельности. Еще в конце пятидесятых годов XIX в., появилось такое научное направление как психология народов. Ее основатели, немецкие ученые Х. Штейнталь и М. Лацарус, попытались применить индивидуально-психологическую теорию И.Гербарта к культурно-историческому материалу. Они утверждали, что индивидуальное сознание подчинено некой психической динамике и статике. Например, движения умственных представлений способны самостоятельно создавать явления духовной культуры.

Механистические воззрения Х. Штейнталя и М. Лацаруса однако не нашли поддержки у продолжателя их теоретических исследований Вильгельма Вундта (1832 - 1920 г.г.), который определил психологию народов как науку об историческом развитии. По мнению ученого, и психология, и история весьма близки друг к другу, так как являются науками о духе. Но, если психологии принадлежит доминирующий феноменологический характер, то истории - описательный генетический. Согласно В.Вундту, основной двигатель исторического прогресса содержался в саморазвитии духовного начала благодаря волевым импульсам. Но, признавая изменения в содержании культуры, он отрицал изменения отдельных психологических элементов.

Значительный вклад в развитие исследований исторического материала внесли представители массовой психологии - Г. Тард, С. Сигеле, Г. Лебон, В. Бехтерев, Н. Михайловский, В. Райх, Э. Канетти и др. Хотя их работы различались по теоретико-методологической направленности, все они были сфокусированы на изучении группового поведения. Характерной чертой массовой психологии оставался поиск некой энергетической составляющей группового сознания. Огромную роль в привлечении историко-культурологических материалов как объекта исследования сыграли такие направления психологии, как бихевиоризм (Дж. Б. Уотсон, Л. Дуб, Дж. Доллард) и психоанализ (З. Фрейд, К. Г. Юнг, О. Ранк, Г. Рохейм).

Но попытки психологов работать на историческом поле, как правило, ограничивались не всегда корректным подбором исторических фактов. История для них служила лишь фоном для обоснования психологических теорий. Особенно симптоматичной выглядела попытка В.Вундта поставить историческую науку в подчиненное положение по отношению к психологической. Все это настораживало исследователей-академистов. Выходом из данной ситуации могла стать взаимная интеграция. С такими требованиями выступили наиболее радикальные ученые – Ф. Боас, М. Мид, Л. Февр и др. Например, американская исследовательница-антрополог М. Мид не признавала существования междисциплинарных границ. Она одновременно возглавляла Американскую Антропологическую ассоциацию и Всемирную федерацию психического здоровья.

Бурные события тридцатых - сороковых годов в Европе - приход к власти фашистов, II Мировая война и последовавший за ней историографический кризис не способствовали быстрому развитию научных интеграционных процессов. Тем не менее, появление исторической психологии, исторической антропологии, новой социальной истории и микроистории свидетельствуют о том, что проблема новых форм исторического синтеза остается для европейской историографии актуальной. Отличной чертой европейских школ является изучение внешних по отношению к личности социокультурных детерминант, всего того, что объединяет индивидуальность с ее историческим временем.

В США процесс научного синтеза сопровождался ростом популярности публичной истории, вынесенной за узкие академические рамки. Наиболее деятельными сторонниками интеграции истории и психологии здесь были братья Вильям и Вальтер Лангеры – историк и психолог. Будучи президентом Американской Исторической ассоциации, в декабре 1957 г. Вильям Лангер обратился к членам своей организации с посланием “Следующая задача”, в котором призвал коллег к использованию в исследованиях принципов психоанализа. Послание вызвало широкие дискуссии среди ученых, и в 1958 г., в атмосфере, полной противоречий, в свет вышла книга известного психолога, педагога и философа Э. Г. Эриксона “Молодой Лютер: психоаналитическое историческое исследование”. Э. Г. Эриксон впервые в научном мире использовал понятие психоистории – “суть компостной кучи современных междисциплинарных усилий, которые помогут удобрить новые поля и взрастить будущие цветы методологической строгости”. С 1970-ых гг. в США начали возникать первые наиболее значительные психоисторические организации. Они зачастую отличались между собой не только по характеру внутренних взаимоотношений, но и по исследовательским интересам.

Советская историческая психология изначально строилась на опыте интроспективной психологии Л. Выготского, которая, подобно психоанализу, была сосредоточена на изучении внутреннего мира человека. Однако, зависимость советской науки от политической конъюнктуры, репрессии против неугодных ученых остановили процесс дальнейшего развития исторической психологии. Позднее историческим психологам приходилось опираться на выдвинутую в 1972 г. Л. Леонтьевым теорию деятельности, исходящую из марксистской схемы доминирования материального производства. В ряде случаев советские исторические психологи успешно применяли теории, заимствованные у западных исследователей. Примером могут служить работы Б. Поршнева, использовавшего концепцию группового центризма - противопоставления “их” “нам”. Им были введены понятия “суггестия” и “контрсуггестия”, отражающие психологическое состояние народных масс. Тем не менее, в 1988 году И. Г. Белявский был вынужден признаться: “Марксистская историческая психология сейчас делает первые шаги как самостоятельная наука, ее научные достижения весьма скромны”.

По мнению советского психолога Р. Немова, союз психологии и истории может быть внешним и внутренним. Внешние связи этих наук имеют место тогда, когда одна из них для решения каких-то определённых проблем обращается к другой с целью использования её данных. Более глубокая кооперация возможна в тех случаях, когда представителю одной области знаний необходимо воспользоваться методами или приёмами, заимствованными из другой науки, для решения собственных задач. В настоящее время примерами подобной глубокой интеграции являются психоистория, историческая психология и так называемый социально-психологический подход, развивающийся в рамках "новой" социальной истории.

Историческая психология, изначально задуманная как сравнительно-описательная дисциплина, изучает психологический склад отдельных исторических эпох, а также изменений психики и личности человека. Некоторые историографы относят историческую психологию к разряду самостоятельных наук. В то же время, её принято считать одной из составных частей социальной психологии. Примером такого подхода является работа У. Хейвлока “Пролог к Платону” (1978 г.), в которой ученый на основе современных знаний об устной речи и ее влиянии на личность анализирует представления человека древнейшей эпохи. В Советском Союзе работы по исторической психологии заполняли собой вакуум, сложившийся в области историко-психологических исследований. Это привело к смешению концептуальной и теоретической терминологии и размытости методологических границ. Некоторое исключение представляют собой также работы И. Мейерсона и Ж. П. Вернана, чья “историческая психология” является скорее способом философской реконструкции мира прошлого, не столько психологическим анализом, сколько исследованием культуры.

Психоистория изначально базировалось на использовании психоаналитических концепций толкования и ставила перед собой задачу не столько описывать, сколько объяснять произошедшие события. В отличие от нарративной истории, она направлена на изучение мотивации, а не на обычное повествование. От клинического психоанализа её отличают ориентация на исторические источники и понимание изменчивости культурно-исторических форм. Многие концепции, разработанные в рамках этой дисциплины, как, например, теория идентичности Э. Г. Эриксона и психогенетическая теория Л .деМоса претендуют на роль современной парадигмы истории. Психоисторики прилагают значительные усилия, чтобы раздвинуть границы исторической науки – они концентрируют свою деятельность не только на изучении проблем прошлого, но также и настоящего и будущего. Это, в свою очередь, обогащает опыт сравнительного анализа и интерпретаций.

Основным способом гносеологического познания в психоистории является редукционизм, который рассматривает личность как некую релевантную единицу общества. Данная черта психоисторического анализа зачастую противопоставляется холистической направленности других социальных наук. Холизм признаёт существование структурных организаций независимо от составных элементов и определяет индивидуума как совокупную часть коллектива, односторонне зависимую от него. Поэтому многочисленные социологические и антропологические термины ("социум", "страта", "этнос", "культурное сообщество" и т.д.) заменяются психоисториками более общим термином "группа". Формирование личности, эту группу составляющую, начинается в раннем детстве или даже в утробном состоянии. Так, Л. деМос утверждает, что многочисленные мифы о всемирном потопе, образы змей, драконов, отравляющих чудовищ и монстров – есть ни что иное, как наши бессознательные фантазии о плаценте, амбикулюсе и плодных водах. На примере современных масс-медиа он показывает как данные фантазии циркулируют даже в современном обществе и влияют на окружающую действительность.

В последнее время всё большей популярностью пользуется социально-психологический подход к историческим исследованиям. Для него характерно наличие неких общих психологических матриц личностных образов и стилей поведения, на основе которых строится дальнейшее описание. Как правило, формами для матриц служат психологические типы, выделенные клиническими либо гипотетическими исследованиями. Особенно часто приверженцы данного подхода заимствуют идеи К. Г. Юнга и Э. Фромма. Это до крайности упрощает методологию исторического исследования, и задачи самого ученого – исследовательские матрицы воспринимаются как общая объективная данность и не рассматриваются в развитии. Например, анализируя функции огня или воды в фольклоре, культуролог просто относит их к архетипам сознания, не задумываясь о реальном происхождении того или иного образа. Либо сравнивая личности Ленина и Гитлера, социолог старательно находит в них единые образы отца, якобы обязательно присущие лидеру. Отличия же социальных ролей двух исторических личностей машинально относятся к различиям в менталитете русских и немцев. Между тем, историческая составляющая исследования обязательно должна включать в себя и анализ генезиса того или иного культурного и социального феномена.

Предложенная классификация, однако, не может быть достаточно полной, если она не включает структурно-антропологический и лингвистический подходы, приверженцы которых ввели в историческую науку такие понятия, как "менталитет", "ментальность", "реконструкция сознания", если исключаются феноменология, герменевтика, семиотика, то есть направления, для которых в той или иной степени характерна опора на историко-психологические принципы и которые рассматриваются современными учеными не только как конкурирующие, но и как взаимодополняющие одно другое.

Так, рассматривая взаимоотношения семиотики и психоанализа, мы можем обнаружить, что оба направлены на толкование символических значений, пронизывающих человеческую культуру. Однако в случае с психоанализом истолкователь имеет дело с символами бессознательного характера. Это ни в коем случае не может служить лишь разделительной преградой. Исследование психологии людей других эпох и исторических цивилизаций всегда похоже на путешествие в другой мир, где мы можем встретить нечто чуждое и непонятное, привлекательное или отвратительное. Но только с нашей точки зрения, человека иной эпохи и другой культуры. Для современного ученого все более важной задачей становится не столько суждение, сколько понимание, и расшифровка скрытого содержания другой эпохи может лишь быть более целостной и более полной при использовании самых различных методов. В конечном счете, если это не противоречит изначальной цели исследования, пока сочетание различных методологических приемов является одним из наиболее важных путей объективизации наших знаний.

Известный французский историк Фернан Бродель однажды сказал: “Историю постоянно нужно переписывать, она вечно находится в стадии становления и преодоления самой себя… Нет книг, написанных раз и навсегда, и все мы это знаем”. Эти слова можно отнести и к историко-психологическим исследованиям. Поэтому следует ожидать, что новое поколение найдет возможность более скрупулезного изучения материалов и внесет существенные поправки в методологию анализа общественного развития.