II курса социально-экономического

факультета, вечернего отделения

вопроса, чем вопрос о происхождении и развитии масонства в России. В

особенности это справедливо относительно масонства XVIII века, т.е. как раз

того времени, когда оно играло значительную роль в ходе нашего исторического

развития. Главным затруднением при попытке исследователя составить себе хотя

сколько- нибудь отчётливое представление о последовательном развитии нашего

масонского движения, является крайняя скудость архивного материала, касающегося

“внешней истории ордена” в России: связанные предписанной орденскими законами

тайной, наши масоны оставляли чрезвычайно мало следов своей организационной

работы, да из этих следов большая часть была тщательно уничтожена при

наступлении крутых времён “гонения” на братство. Наши архивы заключают в себе

поэтому множество ритуалов всевозможных масонских систем, уставов, сборников

различного масонского содержания, среди которых лишь очень редко попадаются

отрывочные и тёмные известия о судьбах русского масонства в XVIII веке. Самый

ценный для историка материал,- официальная и частная переписка русских братьев,

протоколы собраний и т. п., находится здесь сравнительно в ничтожном

количестве. Нельзя и пожалеть и о том, что русскими исследователями совершенно

не тронуты до сих пор иностранные масонские архивы, которые должны бы дать

ценные сведения о русском масонстве в то время, когда оно ещё находилось в

зависимости от иностранных ложь.

Поэтому настоящий очерк развития русского масонства от его начала до конца

царствования Екатерины II имеет в виду лишь установить главные, основные

моменты этого развития, не претендуя ни на полноту, ни на безошибочность

приводимых в нём фактических данных, проверка которых в настоящее время

представляется крайне затруднительной.

Рассматриваемый здесь период времени, по нашему мнению, распадается на три

главных момента: а) первоначальный период, когда масонство было у нас

исключительно модным явлением, заимствованным с Запада без всякой критики и не

носившим на себе почти никаких признаков здравых общественных потребностей.

Этот период охватывает собою время от возникновения масонства в России

приблизительно до начала царствования Екатерины II. Далее следует б) второй

период, когда масонство являлось в России первой нравственной философией; это

период преобладания трёх

первых степеней “иоановского” или “символического” масонства, простирающийся

до начала 80-х годов. И наконец, в) третий период- это время господства у нас

“высших степеней”, quasi-научной стороны масонства

- 4 -

и особенно розенкрейцерства, охватывающее собою 80-ые годы вплоть до гибели

в России была учреждена Петром Великим, немедленно по его возвращении из

первого заграничного путешествия: сам Кристофер Врен, знаменитый основатель

ново-английского масонства, будто бы посвятил его в таинства ордена; мастером

стула в основанной Петром ложе был Лефорт, Гордон-первым, а сам царь вторым

надзирателем. Предание это, лишённое какой бы то ни было документальной основы,

находит себе лишь косвенное подтверждение в том высоком уважении, которым имя

Петра пользовалось среди русских братьев XVIII распевавших на своих собраниях

известную “Песнь Петру Великому” Державина; оно показывает только, что наши

масоны сознательно или бессознательно связывали с масонскими идеями

преобразовательную деятельность Петра, “которая была в России таким же

нововведением в смысле цивилизации, каким масоны должны были считать своё

братство”.

Первое безусловно достоверное известие о начале масонства в России относится

к 1731 г., когда, как гласит официальный английский источник, гроссмейстер

Великой Лондонской ложи лорд Ловель назначил капитана Джона Филипса

провинциальным великим мастером “для всей России”. Таким образом,

первоначальное масонство пришло к нам, как и везде на континенте, из Англии,

но, разумеется, здесь не может быть и речи о русском масонстве, и Филипс,

конечно, распространял орденское учение лишь в тесном кругу своих

единоплеменников, переселившихся в Россию. Этот кружок, повидимому, твёрдо

держался в течение всего периода немецкого наводнения при Анне Иоановне, так

как уже 10 лет спустя (1740 г.) английская Великая ложа назначила нового

гроссмейстера для России в лице генерала русской службы Джеймса (Якова) Кейта.

Может быть, к этому времени и следует отнести первые случаи вступления русских

людей в масонский союз: не даром русские братья считали именно Кейта

основателем масонства в России.

Более мы ничего не слышим об английском масонстве до 1771 г., когда была

основана в Петербурге ложа Parfaite Union, которую английские источники

называют первой правильной ложей в России. Это обстоятельство, а также

исключительно английский состав членов ложи показывает, что эта форма масонства

не имела у нас широкого распространения вплоть до введения т. наз. Елагинской

системы, т. е. до самых Екатерининских времён. Точно также незначительно было у

нас влияние французского масонства, следы которого, впрочем, сохраняются в виде

- 5 -

французских названий масонских титулов и степеней (венерабль, метр, екоссе,

екосские градусы и пр.). Гораздо естественнее было бы ожидать распространения

среди русских братьев немецкого масонства в связи с немецким влиянием в стране

при Анне Иоановне. Действительно, существуют, весьма впрочем тёмные, известия о

сношениях Петербурга с берлинской ложей “Трёх глобусов” ещё в 1738-1744 гг. Так

как последняя была учреждена лишь в 1740 году, то очевидно, что более или менее

деятельные сношения с немецкими ложами могли начаться лишь после этого срока.

Таким образом масонство в России начинает развиваться в сороковых годах, т.

е. уже в царствование Елизаветы, хотя всё ещё остаётся чуждым русскому обществу

и вербует себе “адептов” главным образом среди немецкого элемента в Петербурге,

лишь изредка привлекая на свою сторону некоторых представителей русской знати,

близко сталкивавшейся с иностранной жизнью и , может быть, вступавшей в “орден”

во время пребывания за границей. Так, в 1747 г. имел место известный допрос

вернувшегося из Германии графа Головина, в поступках которого Елизавета

“довольные причины имела совершенно сомневаться”, потому что подозревала его в

не совсем чистых сношениях с прусским королём. Так как Фридрих был известен за

ревностного масона, то естественно, что Головин на допросе должен был дать

откровенные показания и о своей принадлежности к масонству. Кроме себя, он

назвал ещё графов Захара и Ивана Чернышёвых, как “живших в оном же ордене”. В

это время однако масонство не могло привлечь к себе более или менее

значительный круг лиц русского происхождения, так как наше общество было почти

вовсе ещё лишено идейных интересов: оно видело в орденских работах лишь модную

забаву, освящённую в глазах русской знати её заграничным происхождением.

Любопытным свидетельством вполне ещё легкомысленного отношения к масонству в те

времена является история вступления в орден известного Ив. Перф. Елагина.

Впоследствии, ревностный масон и провинциальный великий мастер для всей России,

Елагин вступал в братство “свободных каменщиков” (в 1750 г.) только из

любопытства и тщеславия: с одной стороны его притягивала к себе знаменитая

масонская “тайна”, а с другой - возможность общения с людьми,”кои в общежитии

знамениты” и стояли высоко над ним “и чинами, и достоинствами, и знаками“; не

обошлось здесь и без “лестной надежды” заручиться покровительством “друзей,

могущих споспешествовать его счастью”. Ясно, что те серьёзные внутренние

побуждения, которые заставили Елагина впоследствии искать в масонстве более

глубокого содержания, тогда в нём ещё отсутствовали, как отсутствовали они в

русском обществе. Вполне понятно поэтому, что Елагин и не мог найти тогда в

масонстве никакой пользы, так как здесь ещё не было ни тени какого-либо учения,

ниже преподаяний нравственных. Он видел только предметы непостижимые, обряды

странные

- 6 -

действия безрассудные и слышал символы о мире противоречащие, объяснения

тёмные и здравому рассудку противные, которые или не хотевшими или не знающими

мастерами без всякого вкуса преподавались. Занятия в ложах даже породили в

Елагине совершенно отрицательное мнение о нравственной стороне масонства: всё в

ложе показалось ему игрой людей, желающих иногда неблагопристойно забавляться;

все присутствовавшие умели только, по его словам, со степенным видом в открытой

ложе шутить и на торжественном вечере за трапезой несогласным воплем непонятные

песни реветь. Хотя впечатление это и вызвано отчасти легкомысленным ещё

отношением к масонству самого Елагина, с удовольствием посещавшего ложи, тем не

менее оно несомненно показывает, что масонство не имело ещё никаких корней в

сознании русского общества и нередко приобретало безобразные формы,

соответствующие грубой жажде наслаждений, которая характеризует людей

Елизаветинской эпохи, мало благоприятной для серьёзной постановки вопросов веры

и нравственности, а следовательно и для развития масонства. Не было тогда в

масонстве и сколько-нибудь прочной организации, не было постоянных сношений

русских ложь с иностранными-по той простой причине, что не могло быть серьёзных

забот об укреплении и расширении ордена в России.

Только в конце царствования Елизаветы начинают появляться некоторые признаки

пробуждения общественных интересов в наиболее образованном слое русского

общества. Зачатки европейского просвещения, внесённые в русскую жизнь гением

Петра Великого, должны были, конечно, нарушить цельность прежнего

патриархального уклада духовной жизни Московской Руси и вызвать в русском

обществе инстинктивное стремление к согласовыванию старых идеалов с новыми для

него началами западной культуры. Само собой разумеется, что это случилось не

сразу, и лишь в конце правления Елизаветы мы замечаем признаки первых попыток к

выработке нового идеалистического мировоззрения, отвечающего проснувшемуся

общественному самосознанию: эти попытки естественно сводились к оправданию и

укреплению прежнего религиозно-нравственного идеализма на новых началах

просвещённого разума, пришедшего на смену церковному авторитету. Действительно,

в наиболее культурных слоях общества непосредственный реализм Петровской эпохи

сменяется в это время неясными идеалистическими исканиями, нашедшими себе

бледное выражение в нравоучительных тенденциях первых русских журналов и

особенно в органе Московской университетской молодёжи. В конце царствования

Елизаветы масонство начало уже укореняться в русской почве, давая готовые формы

для идеалистических стремлений, впервые пробуждавшихся тогда в умах лучшей

части молодёжи.

Итак, первоначальный период существования масонства в России характеризуется

в общем отсутствием какой бы то ни было национальной окраски: это была лишь

мода, притом сравнительно мало распространённая,

- 7 -

“игрушка для праздных умов”, по выражению Елагина, и лишь в самом конце этого

периода замечаются признаки некоторой связи между масонством и смутно

поднимающимися в лучшей части общества идеалистическими потребностями; эти

признаки показывают нам возможность скорого наступления того момента, когда

положительное содержание масонского учения сделается доступным и близким для

русских людей, оказывая им серьёзную поддержку в их неясных стремлениях к

распространения масонства, не могло ещё, однако, дать надлежащей почвы для

широкого развития масонских идей в русском обществе. Новый император,

благоговевший перед Фридрихом, в подражание последнему оказывал явное

покровительство “вольному каменщичеству”: он даже подарил дом ложе

“Постоянства” в Петербурге и, по преданию, сам руководил масонскими работами в

Ораниенбауме. Но это обстоятельство не способствовало широкому распространению

ордена, так как для этого не было ещё самого важного и необходимого условия,-

не было ещё русской интеллигенции, объединёнными общими духовными интересами,

которые едва только намечались в конце предшествующего царствования и были ещё

лишены более или менее серьёзного образовательного фундамента. Мощным толчком к

развитию русской интеллигентной мысли послужило начало царствования Императрицы

Екатерины II.

Русская общественная мысль в Екатерининское время значительно быстрее

двинулась вперёд по пути естественного примирения безыскусственного

религиозного идеализма Московской Руси с новыми веяниями просветительной эпохи,

нашедшей себе отзвук в реформированной России; это примирение легко могло найти

для себя точку опоры на почве увлечения религиозно-нравственным содержанием

масонского учения, и мы видели уже кое-какие признаки этой возможности ещё в

конце предыдущего царствования. Но вместе с тем развитие ордена вольных

каменщиков шло у нас медленно: масонству недоставало прочной организации, так

как не было тогда и не могло ещё быть среди русских людей энергичных

фанатиков масонской идеи, которые использовали бы её сообразно с пробудившимися

потребностями национального сознания: самые потребности были ещё в зародыше.

Вот почему будущие столпы русского масонства, вроде Елагина, не видели и могли

видеть

- 8 -

тогда в учении ордена ничего притягательного. Для того, чтобы масонство

получило широкое распространение, чтобы оно могло сделаться тем русским

общественным движением, каким мы увидим его впоследствии, прежде всего нужен

был факт образования первой русской интеллигенции, а для этого будущим её

представителям предстоял ещё серьёзный подготовительный искус, им пришлось ещё

пережить глубокое внутреннее потрясение, испытать ужасное состояние душевного

раздвоения и страданий от утраты былой душевной цельности: только тогда они

вновь обратятся к забытому масонству, чтобы в учении ордена найти спасение от

терзавших их сомнений и душевных мук. Этим искусом было для русского общества

насаждённое руками просвещённой императрицы с необычайной быстротой охватившее

широкие общественные круги.

Как направление скептическое, вольтерианство не могло быть прочным в это

время пробуждающейся русской мысли; она только ещё начинала жить и тем самым не

могла направиться сразу по пути разрушительного отрицания. Поэтому

вольтерианство XVIII века, неожиданно прервавшее естественный ход общественной

мысли, было только легко привившейся модой. Это было, хотя и поверхностным, но

тревожным явлением, которое способствовало широкому общественному развращению.

Глубокое сознание общественной опасности и необходимости серьёзной борьбы с

тлетворным влиянием “вольтерианства” и послужило той почвой, которая породила

первые кружки русской интеллигенции, а роль главного её орудия в этой борьбе

сыграло масонство. Вот с этого момента масонство в России становится русским

масонством, несмотря на его иноземное происхождение и на иноземные формы; даже

содержание его было чужим, но оно было согрето русским духом проснувшегося

национального самосознания и потому может быть по всей справедливости названо

первым идеалистическим течением русской общественной мысли. В этом, кажется

мне, и заключается огромная важность нашего масонского движения в XVIII веке. В

течении почти десяти лет от начала нового царствования масонство развивается

сравнительно медленно, хотя и заметны кое-какие признаки стремления к более

прочной организации ордена путём сношений с Германией: так, основанная в 1762

году ложа “Счастливого Согласия” получила признание и покровительство со

стороны берлинской ложи. В это время почти везде проникли в Европу так

называемые “высшие степени”, и это движение немедленно отразилось в России.

Непосредственно после водворения в Германии тамплеерства, немецкая её форма под

именем “Строгого наблюдения”, была введена и в Петербурге. Высшие степени этой

системы, с их рыцарскими одеяниями и украшениями, пользовались среди русского

дворянства большим успехом. Но среди лучшей части русской интеллигенции Строгое

Наблюдение вызывало

- 9 -

совершенно отрицательное отношение. Поэтому ложи, принадлежавшие к

тамплеерской системе, нередко вырождались в “шумные праздненства”.

Настоящая история масонства в России начинается лишь в 70-х годах, когда

одновременно возникают у нас две масонские системы, пользовавшиеся крупным

успехом. Ложи этих систем,- так называемых Елагинской и Циннендорфской

(шведско-берлинской),- работали в это время в первых трёх степенях

“иоановского” или “символического” масонства, преследовавшего цели

религиозно-нравственного воспитания человека. Русские масоны работали над

очищением от пороков греховного человека. Такая масонская мораль оказала

благотворное влияние на общество, служа в то же время реакцией против модных

чтений западно-европейской скептической мысли.

Главная роль в этот период истории русского масонства принадлежит известному

Елагину, благодаря которому в русском масонстве снова начало преобладать

английское влияние. Но скоро “обществу Елагинской системы” пришлось встретиться

и вступить в борьбу с проникшей в Россию новой формой немецкого масонства, с

так называемой Циннендорфской или, точнее и правильнее, шведско-берлинской

системой.

Таким образом, в начале семидесятых годов в России сразу появляются две

прочных масонских организации, которые немедленно вступают между собой в борьбу

за преобладающее влияние в стране. Это соперничество сразу оказалось для одной

из сторон,- немецкой совершенно непосильным. Поэтому немецкой ложе ничего не

оставалось делать как обратиться к Елагину. А так как отношение братьев

Елагинского общества к масонству не было достаточно серьёзным, то Елагин легко

поддался убеждениям Рейхеля, главы немецкой ложи, соблазнившись обещаниями

последнего снабдить его истинными актами, в которых так нуждался Елагин для

своих работ и которых страстно жаждало его масонское сердце. Как бы то ни было,

но Рейхель блестяще выполнил свой план: 3 сентября 1776 года состоялось

соединение Рейхелевских и Елагинских лож, при чём Елагин отказался от

английской системы и дал обещание ввести в своих ложах работы по

шведско-берлинской системе. Рейхелю казалось, что в Россию снова возвращается

счастливый век Астреи, но его надеждам не суждено было сбыться, и главенство

шведско-берлинской системы в России оказалось крайне непродолжительным.

Соединение Елагинских и Рейхелевских лож не прошло без трений, в среде

подчинённых им братьев произошёл раскол, который повёл затем к новым исканиям

“истинного” масонства и к подчинению русских лож Швеции. Но дни

шведско-берлинской системы были сочтены. Вскоре, из Берлина была прислана

бумага, в которой выражалось желание учредить новую Великую Национальную ложу в

Петербурге. Елагин, повидимому, быстро разочаровался в этой системе и,

вероятно, в течение ближайших лет вернулся к английскому масонству. Дальнейшая

судьба Елагинских лож неизвестна до самого их закрытия в 1784

- 10 -

г. По рассказу масона Л...ра, русские ложи в этот период времени работали

совершенно беспрепятственно, но в 1784 г., по неизвестным причинам, работы

Елагинских лож были приостановлены по желанию провинциального гроссмейстера и с

согласия членов лож, но без приказания со стороны высшего правительства;

вследствие чего императрица удостоила передать ордену, что она, за

добросовестность её членов избегать всяких контактов с заграничными масонами,

при настоящих политических отношениях, питает к ним большое уважение. Елагин

восстановил свои работы лишь в 1786 г. и при том на новых основаниях, о которых

речь будет ниже. В рассматриваемый мной момент преобладание переходит на

второй половине семидесятых годов носила, хотя и беспорядочный, но очень

оживлённый характер. ”Шатания” братьев из стороны в сторону, неожиданные

переходы от одной системы к другой,- от Строгого Наблюдения к английскому

масонству, от Елагина к Циннендорфу, далее от шведско-берлинской системы к

шведскому тамплиерству и, наконец, от шведской системы к розенкрейцерству,- всё

это свидетельствует о том, что в русском масонстве стали проявляться какие-то

новые лихорадочно-беспорядочные искания, что русское общество стало

предъявлять к масонству новые требования и жадно искать в нём ответов на

пробудившиеся вопросы. Уже шведско-берлинская система, в противоположность

английской, дала некоторое удовлетворение масонам, искавшим истины. Но тем не

менее Рейхелевское масонство скоро разочаровало большинство братьев, и причина

этого явления легко может быть разгадана; Новиков указывает на неё, говоря:

“привязанность всех к сему масонству умножилась, а барон Рейхель больше четырёх

или пяти, не помню, градусов не давал, отговариваясь тем, что у него нет больше

позволения, а должно искать”. Здесь, в этих словах, вся история дальнейшего

развития масонства в России: ясно, что “нравственные преподаяния” масонства

первых трёх степеней перестали удовлетворять русских братьев;- воспитанные

вольтерианством умы требовали иной пищи, сообразно с пробудившейся жаждой

просвещения, но пища эта должна была иметь противоположный вольтерианству, не

скептический, а непременно религиозно-идеалистический характер, не разрушая, а

укрепляя и разумно обосновывая врождённые начала нравственности и

религиозности. Так как вольтерианство опиралось на западно-европейскую науку,

то и борьба против

- 11 -

него необходимо нуждалась в том же оружии, выходившим за пределы бледного

масонско-христианского нравоучения. Такая именно “наука” сделалась насущнейшей

потребностью русской интеллигенции и, при слабом развитии критической мысли,

должна была привести в конце концов к страстному увлечению масонской мистикой и

натурфилософией. На этой почве, действительно, и сошлись лучшие русские масоны

всех, даже враждебных друг другу систем. Теперь перейдём к описанию внешнего

процесса наших масонских исканий в конце 70-х и в начале 80-х годов.

Мы относим сюда время увлечения русских масонов шведским тамплиерством, хотя

и считаем начало третьего и последнего периода интенсивной жизни русского

масонства XVIII века лишь с 1781 года потому, что чувство неудовлетворённости

этой системой было главной причиной введения у нас розенкрейцерства и наиболее

ярким показателем того, в какую сторону были направлены стремления русских

братьев.

Итак, желание проникнуть в тайны высших степеней, не получившее

удовлетворения в Рейхелевском масонстве, навело русских братьев на мысль

обратиться за новыми “градусами” к западно-европейским источникам. Принадлежа

ранее к шведско-берлинскому масонству, они естественно подумали о Швеции. Таким

образом в 1778 г. был основан в Петербурге Капитуль Феникса, известный под

именем Великой Национальной ложи шведской системы. Став таким образом в тесную

зависимость от Швеции, русские масоны думали, что наконец получат оттуда высшие

орденские познания, но скоро им пришлось в этом жестоко разочароваться. С этого

момента кончается доминирующее значение Петербурга в истории русского

масонства: первенствующая роль теперь переходит к московским ложам, в которых

сосредоточились лучшие русские интеллигентные силы.

Среди лидеров московского масонства главное место занимал бывший сотрудник

Рейхеля князь Н.Н.Трубецкой, мастер ложи Озириса, не примкнувший к союзу

Елагина и Рейхеля. Вообще московские ложи сильно страдали от отсутствия

стройной организации и единства, и развитие здесь масонства шло по сравнению с

Петербургом очень туго до тех пор, пока во главе его не стали главные деятели

московского братства - Новиков и Шварц, приехавшие в Москву в 1779 году. Они

дали мощный толчок быстрому развитию масонства во всей России, положив начало

самому блестящему периоду его существования, связанному с введением

розенкрейцерства. Между тем дела масонские шли в Москве плохо: главная из лож,

князя Трубецкого, “весьма умалилась и члены отставали”, поэтому наиболее

ревностные масонские братья учредили своеобразную ложу Гармония, состоявшую из

малого числа членов ложи.В её состав вошли: Н.Н.Трубецкой, Новиков,

М.М.Херасков, И.П.Тургенев, А.М.Кутузов и другие. Допущен был в эту ложу и

Шварц. Он вскоре отправился в Курляндию для того, чтобы найти истинные

- 12 -

акты. Приехав в Курляндию в 1781 г. Шварц получил от мастера Курляндской ложи

два письма, которые решили дальнейшую судьбу русского масонства.

Таким образом Шварц стал главой русского розенкрейцерства.

Таким образом, со времени возвращения Шварца из-за границы (нач.1782 г.) и до

его смерти (нач. 1784) московские масоны приняли двоякую организацию: во-

первых, высший рыцарский градус строгого наблюдения, члены которого,

сосредоточившиеся в двух капитулах-Трубецкого и Татищева, управляли собственно

масонскими ложами, им подведомственными, и, во-вторых, розенкрейцерство, во

главе которого стал Шварц.

За временное принятие “рыцарского градуса” московские масоны были

вознаграждены получением “Теоретического градуса Соломоновых наук”,

содержавшего, кроме ритуалов теоретической степени, основные начала

розенкрейцерской науки, которой они так страстно добивались. В половине 1782

года состоялся общемасонский конвент в Вильгельмсбаде, на котором система

Строгого Наблюдения была резко преобразована путём отграничения от ордена

тамплиеров. Таким образом, рыцарство было формально разрушено и Россия получила

признание 8-ой провинцией Строгого Наблюдения.

Количество масонских лож, подчинённых московской префектуре, быстро

увеличивалось. После смерти Шварца верховным предстоятелем розенкрейцерства был

назначен барон Шрёдер, который приехал в Москву около 1782 г. Но он не

пользовался особенным влиянием в Москве и скоро разошёлся с русскими

розенкрейцерами из-за денежных расчётов. В 1784 г. развитие розенкрейцерства

несколько затормозилось объявлением “силанума”(молчания), последовавшим от

высших орденских начальников. К 1785 году работы возобновились. Но судьбы

розенкрейцерства близились к развязке. В 1786 г., вероятно, вследствие

каких-либо правительственных распоряжений, все масонские ложи, находившиеся под

управлением московского братства, были закрыты. Правительственные гонения не

помешали работам ни только розенкрейцеров, но и “теоретического градуса”:

братья продолжали собираться “в тиши” и даже пытались печатать “орденские”

книги в тайной типографии. Но уже в конце 1786 г. Шрёдер сообщил, что с

наступлением 1787 года все орденские собрания, переписки и сношения отменить.

Но несмотря на это собрания продолжали проходить по четыре, пять раз в год, но

постепенно число братьев таяло и в сущности в 1787 году с розенкрейцерством

было покончено. И императрица оборвав своим ударом в самом конце нить развития

розенкрейцерства, только способствовала неудачному его возрождению в начале XIX

века, когда русское сознание опередило масонскую “науку” и в ложах искало иной

современной пищи: связь масонства с политическими движениями первой четверти

нового века ясно указывает на пробуждение уже совершенно иных интересов,

- 13 -

использовавших орден, как форму, как прекрасную организационную школу, и

влагавших в него новое, более глубокое общественное содержание.

Таким образом и в розенкрейцерстве была положена в основу та же общемасонская

нравоучительная сторона, ничем не отличающаяся от обыкновенного масонского

стремления к нравственному самосовершенствованию, придававшего ему черты своего

рода “толстовства XVIII века”.Но главной притягательной силой розенкрейцерства

была его “научная” часть. Масонам эта наука досталась через посредство одного

из “мудрых”,- Соломона, который “есть один из искуснейших в нашей науке, и в

его времена существовало много философов в Иудее”. Они соединились и

“представили философическое дело под видом сооружения Храма Соломонова: эта

связь дошла до нас под именем Свободного каменщичества, и они по справедливости

хвалятся, что взяли своё начало от сооружения храма”. Сперва все масоны были

философами, но затем мастера стали скрывать объяснения знаков и таинственных

обрядов. Истинная премудрость, нашедшая себе отражение во многих мистериях

древности, учреждённых избранниками, в конце концов, таким образом, досталась

розенкрейцерам, которых таинственные начальники и являются в настоящее время

единственными её обладателями. Их “собратство” держит себя сокровенно: они

находятся “в некоторой части сего видимого мира, как в наружном раю, где они

творят и исполняют великие и удивительные чудеса, потому что они обладают

сокровищами рудного минерального царствия: эти чудеса сохраняются для великого

дела (une grande oeuvre), которое откроется в своё время и час, что случится

тогда, когда воздвигнется род, рождённый для части более очищенной или более

возвышенной Божественного любомудрия”. Таким образом, познание высших тайн

природы сводится у розенкрейцеров к “сокровенным наукам”- к магии ( конечно, ”

божественной”, а не какомагии !), кабале и алхимии. Нам неизвестно, каких

ступеней достигли русские братья в розенкрейцерстве и насколько пошли они в

своих работах дальше “теоретического градуса”, но из показаний Новикова видно,

что многие из них были “приняты в орден”. Поэтому интересно будет познакомится

с тем, что составляло предмет “работ” в высших степенях розенкрейцерства:

именно здесь раскрываются дикие нелепости и по ним можно судить о тех печальных

результатах, к которым пришло русское масонское движение, вызванное живыми

потребностями общественной мысли и запутавшееся в конце концов в дебрях магии и

алхимии вследствие недостаточной подготовленности русского ума к восприятию

истинной науки. Познание природы сводилось в конечном счёте к исканию

философского камня, обращающего неблагородные металлы в золото, панацеи или “

всеобщего универсального врачества” и к “божественной магии”, то есть к

попыткам входить в сношения со светлыми духами, а познание Бога - к мистическим

толкованиям Священного Писания. Не может

- 14 -

быть сомнения в том, что вся розенкрейцерская “наука” была в Западной Европе

явным анахронизмом. Её дикие крайности и в России, конечно, не были

явлением, благоприятно отражавшимся на нашем общественном развитии, так как

отвлекали русский “ум, ещё в суждениях зыбкий”, от нормального пути к усвоению

настоящей европейской культуры. Но в русском розенкрейцерстве были и свои

хорошие стороны, не прошедшие бесследно для истории нашей культуры и

объясняющие, почему примкнули к этому движению лучшие интеллигентные силы

России. Прежде всего важно, что это было первое у нас интеллигентное

общественное течение, в первый раз сплотившее русских людей и направившее их в

сторону служения общественным нуждам и интересам в формах широкой

благотворительности и борьбы против “вольтерианства”, поколебавшего правильный

ход нашей культуры. Всем известна филантропическая деятельность русских масонов

XVIII века, и не случайно, конечно, почвой, на которой она возникла, было

розенкрейцерство: именно розенкрейцеры открывали больницы и аптеки, создавали

успехи русского просвещения, шли на помощь голодающей России своею “братской”

любовью к человечеству. Розенкрейцерство, бывшее на Западе явлением умственной

отсталости, у нас было совершенной новостью, и впервые давало русскому обществу

известное миросозерцание, какое,- это вопрос другой,- но важно, что оно было

дано, что впервые, благодаря розенкрейцерству, была создана его необходимость.

Это была первая философская система в России,

которая, составляя определённое идеалистическое мировоззрение, сыграла

немаловажную просветительную роль в XVIII веке: успешно борясь с влиянием

чуждого русскому духу вольтерианства, розенкрейцерство, несмотря на свои дикие

крайности и смешные стороны, воспитывало, дисциплинировало русские умы, давало

им впервые серьёзную умственную пищу, приучало,- правда, помощью мистической

теософии и масонской натурфилософии,- к постоянной, напряжённой и новой для них

работе отвлечённой мысли. Также, ещё одна сторона розенкрейцерства,- не

только, конечно, переводы мистических книг, сделанных русскими масонами, но

главным образом самостоятельные попытки масонского творчества и особенно рrьчи

в собраниях братьев, несомненно внесла свою долю и в дело обогащения русского

литературного языка.

Остаётся сказать ещё несколько слов о судьбе Елагинских лож, которые,

прекратив свои работы в 1784 году, в скором времени возобновили их снова.

Хорошо осведомлённый Елагин, масонская деятельность которого заглохла,

воспользовался более благоприятными обстоятельствами и по просьбе братий о

соединении их попробовал возобновить “цепь упражнений” подчинённых ему лож.

Собрав своих “братьев” в капитуле он прочёл целый ряд бесед с целью ознакомить

их с новыми основаниями будущих занятий в английских ложах. Ненавидя

розенкрейцерство и сочувствуя гонениям, предпринятым против него

правительством, Елагин по духу является сам типичнейшим розенкрейцером.

- 15 -

Он узнал, что “масонство есть древнейшая таинственная наука, святою

премудростию называемая; что она все прочие науки и художества в себе

содержит”. Да ведь это не что иное, как фантастическая история

розенкрейцерской “искры света”, изложенную в сочинениях Шварца. Далее, какие

книги дали Елагину основу для его новых “истинных” познаний ? Он называет

Ветхий и Новый завет, отцов церкви, древних философов, а затем мы встречаем

имена Ермия Трисмегиста, алхимиков Веллинга и Роберта Флуктиба и т. д. Ведь это

все любимейшие книги розенкрейцеров, к которым, очевидно, принадлежал и первый

учитель Елагина. Программа задуманного Елагиным сочинения именно о том, что

составляло содержание главного руководства розенкрейцеров - “Теоретического

градуса Соломоновых наук” и других книг “по ордену”. Заимствуя от них, сам того

не ведая, все свои тайны, Елагин в то же время с удивительной наивностью

называет розенкрейцеров “не свободными каменщиками, но фанатиками или

пустосвятами”- именно за то, что “к разумению сего Божественного Писания не

дают ключа они”. Если бы он только знал, что ключ, которым он хотел с такой

торжественностью открыть высшие тайны своим подчинённым, есть ключ от двери,

ведущей в обитель “братства злато-розового креста”, столь ему ненавистного.

Так закончились искания Елагина, и в описанном им процессе мы находим лучшее

доказательство того, что в розенкрейцерской науке, как и в нравственной

философии масонства первых трёх степеней, заключались элементы, отвечающие