Технология мышления

Технология мышления

Но и те люди, которые не шевелят при чтении губами, тем не менее, такой “параллельный перевод” делают: любую фразу которую мы читаем, мы все равно “озвучиваем” в своем сознании. Прислушайтесь к вашим собственным ощущениям и к “голосу за кадром” и вы поймете, что это ваш собственный голос, приглушенный по громкости почти до нуля. В этом нетрудно убедится, если сравнить интонации внутреннего и вашего обычного голоса, когда вы читаете вслух – они совпадают вплоть до таких досадных мелочей, как неправильные ударения и ошибки в некоторых словах (сугубо индивидуальные нюансы, присущие каждому человеку). Можно, конечно, имитировать вслух или про себя интонации и манеру чтения другого человека – например, чтение монолога в исполнении профессионального актера – но обычно мы себе такой задачи не ставим. Люди же, владеющие приемами скорочтения, не дублируют письменную речь устной либо подавляют мешающий стереотип, поэтому исключают из “технологии чтения” лишнее звено и сразу “переводят” письменную форму речи в смысловую. В этом состоит и секрет, и трудность усвоения метода скорочтения.

Любопытно и другое наблюдение. Задумывались ли вы, как именно мы воспринимаем устную речь? Если у собеседника нет особых проблем с дикцией или косноязычностью, а говорите вы на одном и том же языке (диалекте, жаргоне, сленге), то и понимаете вы его без какого-либо видимого напряжения, как нечто само собой разумеющееся. Если он говорит, что “видел вчера в небе радугу”, то нам не требуется переводить все произнесенные им слова в их смысловую форму. То есть, мы сразу понимаем смысл этих слов: этот смысловой перевод отдельных слов выполняет именно наше эмоциональное сознание. Интеллект же обычно не вмешивается в такую рутинную работу и занят своей задачей: укрупняет осмысленные подсознанием отдельные смысловые образы и фрагменты до уровня всей фразы, находит причинные зависимости с предыдущей или следующей фразой, подвергает сомнению высказывания вашего собеседника (“Вчера весь день была пасмурная погода, может он видел радугу позавчера?”) и т. п. Но если он говорит ту же фразу, например, по-английски, а вы владеете этим языком слабо и понимаете с трудом, то картина резко меняется. Теперь вы вынуждены делать смысловые переводы английских слов в их русские эквиваленты, причем не столько на уровне подсознания, сколько на уровне интеллекта. Восприятие такой речи резко замедляется, а от былой комфортности не остается и следа: вы напряженно и внимательно слушаете каждое слово, а само такое общение дается с заметным трудом.

Тем, кому приходилось изучать иностранный язык, могли заметить и такой характерный момент: некоторые простые и часто встречающиеся слова или стереотипные выражения со временем начинают восприниматься без всякого перевода (например: good morning, I love you, go home, bye-bye...) Это, по-видимому, означает, что эстафета по смысловому переводу этих слов перешла к эмоциональному сознанию, и между верхними уровнями сознания началось перераспределение “служебных обязанностей”. Со временем количество таких слов и выражений, которые воспринимаются “без перевода” может достичь сотен и тысяч единиц, и преодолев какой-то рубеж, вы сможете довольно сносно понимать простую разговорную речь, с той лишь разницей, что не владея языком в полной мере, вы не сможете улавливать тонкости, нюансы живого языка или многочисленные смысловые оттенки, основанные, например, на игре слов.

Когда мы заняты интеллектуальной работой, нам явно мешает доносящаяся до нас речь других людей или песня, которую транслируют по радио. Собственно мешает не сама песня, а ее слова: эмоциональное сознание услужливо “переводит” для нас эти слова в их смысловые эквиваленты, хотя мы не хотим слышать слов, которые отвлекают нас от работы. Это, судя по всему, означает, что эмоциональное сознание “работает в автоматическом режиме”, во всяком случае “подавить” с помощью интеллекта такие нежелательные, можно даже сказать “паразитные переводы”[32] крайне трудно, а часто и невозможно. По этой причине человек, занятый какой-либо сложной, интеллектуальной работой, старается делать это в тишине, иначе он начинает допускать в своей работе ошибки. Очень характерно, но если песня на иностранном языке, которого мы не понимаем, то это нам особенно не мешает, а песня воспринимается как инструментальное произведение, где одну из музыкальных партий ведет голос (эмоциональное сознание не может “перевести” иностранные слова в их смысловую форму, поэтому “молчит” и не мешает интеллекту). Когда же, наоборот, мы заняты обыденной и неинтеллектуальной работой, например, делаем уборку в комнате, то обычно стараемся это делать под музыку: включаем магнитофон или напеваем, насвистываем какую-нибудь мелодию. Возможно, такой стереотип поведения связан с неосознанным стремлением “загрузить” свой интеллект чем-нибудь, если не полезным, то хотя бы приятным, чтобы он “не скучал, оставшись без работы”.

Такова общая схема взаимодействия верхних уровней сознания в словесно-логической сфере, но практически то же самое можно наблюдать и в других сферах совместной работы этих уровней сознания.

Чем отличается опытный водитель от новичка? Тем, что у него не забита голова проблемами типа: когда нажимать на педали или насколько нужно повернуть руль. Навыки вождения автомобиля у него хорошо отработаны и доведены до автоматизма, поэтому его интеллектуальное сознание не перегружено мелочами и рутинными задачами, успевает следить за обстановкой на дороге и сосредоточено на главном – маршруте движения. Новичок же теряется даже в простых ситуациях, он пытается решать все проблемы, возникающие при движении, именно на интеллектуальном уровне сознания, и в первую очередь из-за отсутствия устойчивых навыков вождения. Поэтому и не справляется с таким количеством задач, многие из которых требуют быстрых и одновременных решений. Ему не хватает времени, реакция его запаздывает, а внимание рассеивается по мелочам – но с опытом это проходит.

Из этого следует важный вывод: эмоциональное сознание, беря на себя рутинную работу, руководствуется не только приобретенными навыками и знаниями, оно занято и довольно сложной работой по осмыслению постоянно меняющейся внешней ситуации. Но работа этого уровня сознания не просчитывает ситуацию дальше, чем на один-два хода вперед, и тем не менее этого оказывается вполне достаточно, чтобы разгрузить интеллектуальный уровень сознания. Именно по этой причине опытный водитель во время движения может делать несколько дел сразу: слушать радио, курить, разговаривать с пассажиром... (Сравните с этим собственные впечатления, когда вы сдавали экзамен по вождению автомобиля. Определенно, вам тогда было не до музыки и разговоров – не забыть бы включить указатель поворота, не прозевать знак или красный свет светофора...) Со стороны создается впечатление, что опытный водитель совершенно не думает об управлении автомобилем и только время от времени посматривает на дорогу...

Во многом это наблюдение справедливо: большую часть дорожных забот берет на себя эмоциональный уровень сознания, своего рода “универсальный автопилот”. И именно на этом уровне решаются огромное количество простеньких задачек, которые однако требуют быстрого анализа и быстрого решения: когда и насколько повернуть руль, когда перейти на другую передачу, притормозить перед пешеходным переходом, а заметив впереди красный свет светофора, перейти на нейтраль и начать плавное торможение и т. д. и т. п. При достаточном опыте вождения все это происходит как бы само собой и без заметного участия интеллекта. Но за всем этим стоит гигантский объем работы эмоционального сознания и тысячи часов практики. Интеллект же только время от времени вмешивается в процесс управления автомобилем и, например, напоминает, что скоро будет нужный левый поворот, следовательно, нужно заблаговременно занять левую полосу движения, или что асфальт мокрый – нужно снизить скорость и тому подобное. То есть интеллект вмешивается не в сам процесс управления автомобилем – когда и что нажимать, крутить или переключать – а отдает в основном общие директивы, и в первую очередь эти директивы касаются маршрута движения и общей ситуации на дороге.

Практика ДТП подтверждает, что опытные водители (речь идет о трезвых) гораздо реже виновны в происшествиях и авариях на дорогах, чем новички, которые, как уже было сказано, надеются не столько на свои навыки вождения, сколько на свой интеллект. То, что опытные водители реже оказываются в опасных ситуациях именно по причине того, что они лучше управляют автомобилем – верно. Но это не вся правда. Есть и другая: интеллектуальное сознание опытного водителя легко просчитывает развитие дорожных ситуаций на несколько ходов вперед – вот этот долгосрочный анализ (прогнозирование) причинно-следственных связей и помогает ему принять заблаговременные меры безопасности. Он старается сам не создавать опасных ситуаций и уж тем более не стремиться попадать в опасные и аварийные ситуации, создаваемые кем-либо еще. Его обычная стратегия – избегать таких потенциально опасных ситуаций, причем еще в самом начале их возникновения, когда есть и время и выбор (возможность отстать, перейти в другой ряд, пропустить “лихача” вперед и, вообще, держаться от “шизиков” и новичков подальше).

Наше эмоциональное сознание, часто берущее на себя функции “автопилота” иногда оказывает нам и медвежьи услуги. Применительно к примеру с управлением автомобилем, нередко возникает ситуация, когда двигаясь по хорошо “наезженному” маршруту, вы проскакиваете нужный поворот или съезд. Виноват в этом ваш “универсальный автопилот”, который не получил вовремя указаний от интеллекта и “прокатил” вас по хорошо знакомому и отработанному маршруту, которым вы обычно или часто пользовались.

Или такой, “пеший пример” на ту же самую тему. Вы идете по хорошо знакомой вам дороге, например, домой, но сильно заняты какими-то своими  проблемами, переживаниями или мыслями. Словом, сильно о чем-то задумались... Ноги сами вас приведут к нужной двери, а ведь вы даже не помните, какой именно дорогой вы шли и кого встречали на своем пути. Как такое возможно? Это результат работы вашего эмоционального сознания – весь путь или какую-то его часть вы проделали на “автопилоте”. Дорога отлично знакома, непредвиденных или сложных ситуаций на вашем пути не было, поэтому эмоциональный уровень сознания и не обращался за разъяснениями к интеллекту, не мешал вашим раздумьям и сам справился с поставленной задачей.[33]

Но более любопытно в вышеприведенном примере не то, что вы благополучно добрались до своего дома, не налетев на столб или не свалившись в канаву, а то, что множество мелких задач на движение – куда опустить правую или левую ногу, когда повернуть и насколько именно, с какой стороны обойти препятствие или помеху и т. д. и т. п. – ваше эмоциональное сознание решило вполне самостоятельно. А такое осмысленное поведение невозможно без оперативного анализа конкретных условий задач и принятия конкретных, своевременных решений. Способность эмоционального уровня сознания к анализу сильно ограничена по сравнению с возможностями интеллекта, но нередко “интеллектуальных способностей” подсознания бывает вполне достаточно, если для решения таких задач уже есть готовые стереотипы, которые неоднократно применялись ранее. Для сравнения: любое млекопитающее легко решает аналогичную задачу (движение по знакомому маршруту), точно так же используя устойчивые стереотипы движения, поведения или ориентирования. Любопытно, но те же домашние кошки или собаки имеют свои, излюбленные маршруты движения, которые, если ничего им не мешает или не отвлекает, повторяют с удивительным постоянством.

Другой пример. Вы поднимаетесь по лестнице к себе домой, при этом вы можете думать о чем угодно, но не будете задумываться, когда поднимать ту или другую ногу и куда их ставить – эту рутинную работу выполняет ваше эмоциональное сознание. Но вот вы заметили на ступеньке бумажник – ситуация кардинально меняется и контроль за движением переходит к интеллектуальному сознанию. (Иногда этот момент перехода контроля настолько заметен, что человек как бы запинается, а его рука или нога замирает на середине движения.) До тех пор, пока ничего необычного не происходило, эмоциональное сознание не обращалось за помощью к интеллекту и переставляло ваши руки-ноги по хорошо отработанной схеме. После перехода общего контроля к интеллекту ситуация будет проанализирована на самом верхнем уровне сознания, оттуда же начнут поступать возможные решения:

1. Просто поднять бумажник (мотив любопытство);

2. Поднять, чтобы... (целый список мотивов);

3. Не поднимать (мотив – опасение розыгрыша) и т. п.

Допустим, вы приняли к исполнению вариант № 1 и подняли бумажник. (Внутри оказалось немного денег и фото человека, который вам незнаком.) Вы снова продолжаете подниматься по лестнице в режиме “автопилота”, интеллект же ваш занят размышлениями по поводу неожиданной находки. То есть снова контроль за движением перешел к подсознанию, и если больше сюрпризов на вашем пути не будет, то в том же режиме вы доберетесь до своей квартиры, отопрете ее, затем закроете за собой дверь и бросите ключи на полочку...

Интеллекта у млекопитающих в нашем понимании нет, но эмоциональное сознание у них развито очень хорошо, легко различимы и многочисленные стереотипы поведения или движения. В этом нетрудно убедиться, наблюдая за обычной собакой, кошкой или лошадью. Как они едят, ходят или бегают. Стереотипы ходьбы или бега у них не менее устойчивы, чем у человека. То же можно сказать и о диких животных – волках, оленях или сурках, а также о животных других классов: рептилиях, земноводных, рыбах...

О чем думают собаки, кошки, слоны[34] или обезьяны сказать трудно, но какие-то простенькие и незатейливые мысли у них должны быть, и скорее всего, они сводятся к еде, прогулке, игре, отдыху... Другими словами, они думают о том, что имеет непосредственное отношение к их образу жизни и к их желаниям. Слов у них нет, однако многие конкретные смысловые образы им не только доступны, но и необходимы в их жизни. Например, такие смысловые образы или понятия как “пища”, “убежище”, “враг”, “опасность”, “отдых” и многие другие, имеющие непосредственное отношение к их образу жизни, им известны не хуже, чем нам. Если кому-то такой вывод кажется малоубедительным или необоснованным, то нелишне будет напомнить, что те же собаки хорошо понимают не только эмоции или настроение людей, и в первую очередь – своих владельцев, но понимают и некоторые наши слова. За каждым же словом, как уже было сказано, стоит его смысловой образ. Отсюда вытекает резонный вопрос: как могут такие животные понимать наши отдельные слова, если мы отказываем им в способности понимать собственные желания, эмоции или стремления? Крайне маловероятно, что такую сложную для их сознания работу можно свести всего лишь к условным рефлексам – это очень неубедительная версия. Нет пока никаких сомнений в том, что они понимают собственные желания и именно по этой причине они способны подняться и до понимания наших отдельных слов. Способны они и к простому анализу конкретных причинно-следственных связей (в том случае, если это имеет непосредственное отношение к их эмоциям, желаниям, стремлениям, рефлексам или инстинктам).

Например, вы вернулись домой, где вас встречает голодная кошка, и принесли свежей рыбы. Все ваши попытки накормить кошку хлебом будут ей проигнорированы: она чувствует запах рыбы и рассчитывает на более вкусный обед. За таким поведением стоит определенная работа ее эмоционального сознания: она не потому не ест хлеб, что не голодна, а потому, что решила для себя несложную задачу: лучше немного потерпеть и дождаться рыбы. Если в качестве “эксперимента” вы не угостите ее рыбой, то она с весьма недовольным и обиженным видом вернется к хлебу, потому что решила еще одну задачу: рыбы для нее нет, придется есть то, что дали.

Хорошим примером, раскрывающим возможности разумного поведения животных, является такой факт: медведя можно научить ездить на мотоцикле и он с успехом будет демонстрировать свои приобретенные навыки на арене цирка. Одними рефлексами такое поведение объяснить нельзя – даже человеку такие навыки даются с трудом и ценой длительных упражнений. Достаточно очевидно, что медведь в таких трюках решает сложные для его уровня сознания задачи. А вот обучить вождению мотоцикла крокодила вряд ли возможно – это животное с гораздо более примитивным уровнем сознания.

10.  ПАРАЛЛЕЛЬНОСТЬ  В  РАБОТЕ  УРОВНЕЙ  СОЗНАНИЯ

Говорят, что Гай Юлий Цезарь мог одновременно делать семь дел сразу. Очень может быть – он был неординарной личностью и великим человеком. Но по крайней мере два дела сразу может делать любой человек.

Вот типичное тому подтверждение: хозяйка на кухне разговаривает со своей приятельницей и одновременно чистит картошку. Причем одно занятие не мешает другому. Почему? Потому, что картошку она чистит на “автопилоте” – это устойчивый навык и стереотип поведения, хорошо закрепленный тысячами подобных упражнений. Интеллектуальное сознание для такой рутинной работы практически не требуется. Здесь мы имеем дело с параллельной работой двух уровней сознания: эмоционального и интеллектуального. Причем эмоциональное сознание занято чисткой картофеля, для чего нужны глаза и устойчивые навыки, а интеллектуальное занято разговором, для которого нужны уши – одно другому не мешает.

Но если изменить условия “опыта” и предложить одновременно делать два дела, для которых участие интеллекта необходимо – например, смотреть фильм и разговаривать с приятельницей – то сразу возникнут неудобства: интеллектуальное сознание у нас одно, а дела – два. Поэтому в такой ситуации внимание будет переключаться с одного на другое и обратно. В результате – ответы невпопад и просмотр (непонимание) каких-то моментов в фильме. Вероятно, можно научиться делать довольно сносно два таких дела одновременно, но это очень неудобно и требует соответствующей подготовки. Примерно то же самое будет, если слушать новости по радио и читать книгу. Если же пытаться делать три дела сразу – слушать новости, читать книгу и разговаривать с приятелем – то из этой затеи определенно ничего хорошего не получится.

А вот два-три дела на уровне подсознания (на уровне эмоционального сознания) не особенно мешают друг другу: можно чистить картошку, слушать музыку, отбивать такт ногой... Три дела сразу! Можно добавить и четвертое – есть конфеты. Если подобрать еще три дела, то вы, может быть, и сравняетесь с Юлием Цезарем в талантах... Только не забудьте, что он мог одновременно делать несколько дел на уровне интеллектуального сознания. Как ему это удавалось – об этом история умалчивает, но эту его особенность отмечали его современники. Он мог в одно и то же время принимать устный доклад, диктовать сразу несколько писем и думать при этом о каких-то других важных и серьезных вещах. Обладал Цезарь и еще одной удивительной особенностью: он знал в лицо и помнил по именам всех своих легионеров, а это не одна тысяча человек!

Хорошим примером, показывающим возможности эмоционального сознания, является выступления жонглеров в цирке. Им удается манипулировать множеством предметов сразу, причем в отдельных своих трюках они ухитряются использовать все свои конечности, а также голову и шею. И хотя на подготовку таких номеров уходит очень много времени и сил, но результат все же поражает: масса предметов находится в движении или неустойчивом равновесии и не падают на землю.

Отсюда следует простой, но важный вывод: если так можно сказать, интеллектуальное сознание по своей природе “одноканально”, а эмоциональное, напротив – “многоканально” и ему по плечу одновременно управлять десятками, если не сотнями мышц тела человека. Достаточно наглядное тому подтверждение – выступление спортсменов-акробатов: в один и тот же момент времени они контролируют работу большого числа своих мышц, причем делают это на удивление согласованно, точно и изящно. Заметной грациозностью, точностью и изяществом движений отличаются также танцовщики, балерины и многие представители различных видов спорта, (спортивная и художественная гимнастика, фигурное катание и спортивные танцы на льду, прыжки в воду...). То есть как раз те люди, которые великолепно владеют своим телом и ежедневно совершают свои сложнейшие головокружительные прыжки, кульбиты или фуэте. Образ жизни таких людей заметно влияет на их эмоциональное сознание, и хотя это грациозность приобретенная, а не врожденная, однако во многом они сохраняют это качество и после окончания профессиональной карьеры.

Среди животных непревзойденной врожденной грациозностью отличаются представители семейства кошачьих: тигры, львы, пумы, леопарды, рыси и, конечно, обычные домашние кошки. У всех представителей этого семейства великолепно развит вестибулярный аппарат, а телом своим они владеют в совершенстве[35]. Все это, естественно, является следствием их образа жизни. Прогулка по очень узкому верху забора для кошек самое обычное дело, как для людей – по дорожке в парке. О неуклюжих, скованных в своих движениях и плохо владеющих своим телом людях говорят: “как корова на льду”, “как медведь” или “как собака на заборе” тем самым подчеркивая, что собаки, медведи или коровы особой грациозностью не отличаются. Хотя довольно близкие биологические родственники той же коровы – олени и лошади – считаются грациозными животными.

Возвращаясь к теме “одно- или  многоканальности сознания”, невольно напрашивается аналогия с компьютерами. Компьютер с одним процессором[36] управляет своими периферийными устройствами, количество которых может исчисляться тысячами, практически одновременно. И хотя в действительности такие компьютеры управляют своими устройствами именно последовательно, но временной разрыв между отдельными командами столь мал, что создается впечатление одновременного или параллельного управления многочисленными устройствами. Что касается “многоканальности” эмоционального сознания, то вопрос: “Сколько “сопроцессоров” оно имеет?” – остается открытым. Возможно, что такие параллельные центры по обработке информации и принятии решений существуют в действительности, а возможно, что эмоциональное сознание вполне “обходится” одним сверхмощным и сверхбыстрым “процессором”.

Из приведенных примеров следуют и другие важные выводы.

Во-первых, мы постоянно используем в своей жизни уровень эмоционального сознания для решения обычных задач, которые требуют навыков, но не требуют постоянного вмешательства интеллекта.

Во-вторых, делать два дела сразу, требующих участия интеллектуального сознания – задача очень трудная для большинства людей.

В-третьих, большую часть своих задач и проблем мы решаем именно в режиме “автопилота”. И только иногда, время от времени, вмешивается “первый пилот”, то есть интеллект, чтобы “поправить курс”, дать разъяснения или изменить задачу.

Это означает, как уже подчеркивалось ранее, что интеллект играет роль высшей командной инстанции по отношению к эмоциональному сознанию, и именно к интеллекту обращается подсознание в трудных для него ситуациях.

Однако так бывает не всегда: часто в самом начале критических и опасных ситуаций к помощи интеллекта мы не прибегаем, а действуем рефлекторно на уровне эмоционального или глубинного сознания. Например, если над головой человека в стену влепится пуля, то чисто рефлекторно он присядет, пригнется, бросится на пол или спрячется за каким-нибудь подходящим и близким предметом – вне зависимости от того, была ли эта пуля шальной или это был прицельный выстрел. Справедливости ради, следует отметить, что иногда в подобных критических ситуациях человек теряется, “застывает столбом” – возможно, это попытка выйти из неожиданного и опасного положения именно с помощью интеллекта. Интеллектуальное сознание гораздо более медлительно и ему, соответственно, требуется больше времени, чтобы проанализировать создавшуюся ситуацию и принять какое-либо решение. Но в целом, вслед за рефлекторной реакцией в ход событий вмешивается и интеллект: как выйти без потерь из столь необычной и опасной для жизни ситуации?

Если бы в подобных ситуациях мы руководствовались только интеллектом (имеется ввиду самая первая реакция), то, скорее всего, мы гораздо чаще получали бы опасные травмы и увечья. Очень часто экстренные, пусть и не совсем правильные и оптимальные решения или действия, гораздо важнее размышлений по этому поводу. Эмоциональное сознание человека сильно уступает интеллекту в плане анализа или поиска решения, но значительно превосходит его в быстродействии.

Лучшим подтверждением сказанному является методика подготовки бойцов спецподразделений. Подготовка, например, десантников кроме боевой, физической, специальной подготовки, приемов рукопашного боя и многого другого, обязательно включает в себя упражнения по отработке именно рефлекторной реакции при возникновении внезапной опасности. Такие навыки (быстро пригнуться, упасть на землю и откатиться в сторону, успеть еще в падении привести свое оружие к бою...) стараются хорошо закрепить и довести до автоматизма на уровне условных рефлексов эмоционального сознания. И именно хорошему усвоению таких крайне необходимых в их службе навыков они часто обязаны сохранению собственной жизни в критических ситуациях.

11.  ОСОБЕННОСТИ  НАШЕГО  МЫШЛЕНИЯ[37]

Самого пристального внимания заслуживает одна весьма любопытная особенность нашего мышления. Если человеку нужно решить какую-либо трудную задачу (необязательно математическую), то сознание делится как бы на две части: одна задает вопросы, а другая – пытается на них ответить. Некоторые люди даже дублируют такой внутренний диалог бормотанием типа: “А если попробовать вот так?.. – Нет, не получается... – А может быть, так?.. – Тоже не годится... – А если вот так?! – Пожалуй, правильно!” То есть, мы спрашиваем сами себя и сами же отвечаем. Какой в этом смысл?

Возможно, что с учетом этой интересной особенности легче всего подойти к самому трудному вопросу, связанному с сознанием человека: что такое мышление, каков его “механизм”? Ведь половина проблем с непониманием “устройства” собственного сознания связана именно с этими вопросами.[38] Итак, какой смысл задавать вопросы самому себе? Может быть, это косвенный признак того, что сознание наше неоднородно и есть в нем как бы два “центра”: один из которых занят формулированием проблем (задач), а второй – пытается найти правильное решение? Этот внутренний диалог может продолжаться долго: часами, днями и неделями (с перерывами, конечно).

Если все это соответствует действительности, то кто “герои” такого диалога? Ответить на трудный вопрос или найти решение сложной задачи может только интеллектуальное сознание – таким образом, с одним из участников диалога все более-менее ясно. Но кто задает вопросы? Однозначно ответить не удастся. Как минимум, возможны два варианта: либо в роли задающего вопросы выступает наше подсознание (эмоциональное сознание), либо... все тот же интеллект, который попеременно играет обе главные роли. Это очень сложный и принципиально важный момент, поэтому стоит остановиться на нем более детально.

1. Если вопросы задает эмоциональное сознание, то хватит ли “ума” у этого уровня сознания для такой работы? Способно ли оно провести анализ ситуации и, следовательно, сформулировать соответствующие вопросы? В целом, такая постановка проблемы хорошо вписывается в настоящую теорию: эмоциональное сознание способно к несложному анализу, осмыслению (пониманию) сути задачи или проблемы и, стало быть, способно и к формулированию общих, основных вопросов. Но тогда проблема приобретает чисто “технический характер” – хватит ли у эмоционального сознания потенциальных возможностей для такой интеллектуальной работы? Прямо ответить на этот вопрос вряд ли удастся, но уместно будет напомнить, что задавать вопросы несравнимо легче, чем отвечать на них. Сравните: “Один дурак способен озадачить своими вопросами сотню мудрецов”.

Это принципиально важный момент. Как поступает человек, если ему что-либо непонятно? Он начинает задавать вопросы (себе или другим – это не суть важно) типа: “что это?”, “кто это?”, “почему?”, “для чего?”, “каким образом?” и тому подобное. Количество же вопросительных слов и словосочетаний в русском языке, точно так же как и во всех других языках, ограничено, следовательно, и количество вопросов тоже не бесконечно. И хотя теоретически можно придумать и задать огромное количество вопросов по поводу даже самого простого предмета или явления, однако далеко не все они будут иметь важный или принципиальный характер, потому что будут находиться в стороне от сути непонятного предмета, проблемы или явления.

Например, если ребенок первый раз в своей жизни видит обычный кофейник, какие вопросы он может задать? Почти наверняка его первый вопрос будет таким: “А что это такое?” (Подоплека вопроса: куда, к какой категории предметов отнести незнакомую вещь? Игрушка ли это, мамина вещь или вещь непонятного назначения, которых у взрослых много?) Если он получит ответ: “Это такая посуда, как чайник, чтобы греть в нем воду”, то вполне может последовать следующий вопрос: “А почему он блестящий и не такой как чайник?”. (Ребенок уже уяснил, что это посуда – вещь такого же назначения, как кастрюля или чайник, но другой формы. Значит, это не игрушка и играть с ним мама, наверное, не позволит... Соответственно, он перешел от общих вопросов к более конкретным.) – “Ты ведь любишь какао? Вот в таком кофейнике его можно сварить для тебя...” – “Тогда почему он кофейник, а не “какавник?” – задает ребенок вполне резонный вопрос, отметив несоответствие названия предмета с его назначением. – “Потому, что в нем можно варить не только какао, но и кофе.” – “А можно мне поиграть с ним?” – “Нельзя, это не игрушка. Он горячий, ты можешь обжечься и тебе будет очень больно”.

После такого ответа ребенок уточнит классификацию нового для него предмета – это такой красивый, блестящий и высокий чайник, в котором мама варит горький кофе для папы и сладкое, вкусное какао для него. Но играть с ним нельзя – он горячий... Из всего многообразия вопросов ребенку потребовалось всего четыре или пять, что бы уяснить для себя назначение незнакомой вещи.

Любопытно, но именно с вопросов “что это?”, “кто это?” и ответов на них начинается изучение родного или иностранного языка и в жизни, и в школе. С этих же вопросов человек (ребенок или взрослый) начинает, когда ему что-либо не ясно. Это важнейшие стереотипные вопросы, которые в “обойме главных вопросов” стоят на первом месте, причем нет никакой уверенности, что это стереотипы только интеллектуального сознания. Сравните: когда собака обнюхивает ранее незнакомую ей пищу, например, кусочек творожной запеканки, то она пытается ответить для себя сначала на тот же самый общий вопрос “что это?”. (Обычная подоплека вопроса: “пища ли это?”) Если она посчитает что это пища – а она именно так и посчитает, сравнив запахи со своими врожденными знаниями о пище – то она перейдет к другому важному для нее вопросу: “съедобна ли эта пища?”

Второй важный момент. Когда ребенок в возрасте “от двух до пяти” лет начинает засыпать взрослых своими бесконечными “почему?”, он хотя и руководствуется своим интеллектом, но уровень интеллектуального сознания у него еще только-только начинает формироваться. Однако даже этих, более чем скромных способностей интеллекта с избытком хватает, чтобы поставить в тупик многоопытных взрослых. И далеко не всегда мы можем вразумительно ответить на неожиданные, наивные, а порой и просто дурацкие, с нашей точки зрения, детские вопросы. (“А собачка потому не кошка, что не царапается? А паровозик утром ест манную кашу? А солнышко ночью тоже спит в кроватке? И т. д. и т. п.) Нетрудно заметить за такими вопросами сложную работу детского сознания по осмыслению (пониманию) причинно-следственных связей реального внешнего мира. Но этих связей оказывается слишком много для ребенка, слишком многого он еще не знает и не понимает, поэтому и обращается к взрослым за разъяснениями. В какой-то мере, здесь можно усмотреть отдаленную аналогию взаимоотношений эмоционального сознания (ребенок) и интеллекта (взрослый человек). И точно так же ребенок, хотя и находится в прямой зависимости от родителей, нередко своевольничает, капризничает или даже “бунтует”, отказываясь вести себя так, как от него требуют, а то и, вообще, подчиняться.[39]

Любой вопрос ребенка, даже самый дурацкий, показывает, что с какой-то задачей по осмыслению (пониманию) явления, предмета или проблемы он не справился полностью или частично. Он либо не понял чего-нибудь, либо понял, но не уверен в правильности самостоятельных логических выводов и хочет получить подтверждение этих своих выводов от высшей в его понимании инстанции – от взрослых, которые все знают.

Как уже было отмечено ранее, здесь просматривается аналогия с ситуацией, когда эмоциональное сознание обращается за помощью к интеллекту в непонятных или сложных случаях, хотя работа эмоционального сознания вопросами обычно “не озвучивается”. Сравните: если человек в темной комнате налетает на стул и больно ударяется коленом, то обычно совершенно непроизвольно вырываются такие “конструктивные предложения” по этому поводу: “Вот дьявол!”, “Какого черта?!”, “Блин!”, а также “Ой!”, Ай!” и “выражения покрепче”. Все эти выражения и междометия являются очень устойчивыми стереотипами речевого поведения. Вопрос только в том, чьи это стереотипы, эмоционального или интеллектуального уровня сознания? Ведь основные знания родного языка закладываются в раннем детстве, и именно эмоциональный уровень сознания играет в этом процессе важнейшую роль. Вспомните такой чрезвычайно устойчивый детский стереотип речевого поведения: “на фиг надо (не надо)!” и производные от него – “фиг тебе (вам)”, “фигня”, “иди на фиг!”... Эти стереотипы с удивительным постоянством присутствуют в речи детей, особенно при общении со сверстниками. С возрастом они начинают вытесняться аналогичными по смыслу речевыми стереотипами, свойственными уже взрослым, наиболее “литературные” из которых следующие: “на хрен надо (не надо)!”, “хрен тебе!”, “хреновина”, “иди на хрен!” и т.п. То есть происходит не замена детского стереотипа, а всего лишь изменение его внешней формы... Как бы там ни было, но именно поведение детей в возрасте до пяти лет, приоткрывает завесу над многочисленными тайнами человеческого сознания, в том числе и таких, как взаимоотношения разных уровней сознания, а также стадии развития и становления сознания человека.

Следует также учесть, что эмоциональное сознание, также как и интеллектуальное, находится в постоянном процессе своего развития и совершенствования практически весь период жизни человека за исключением, пожалуй, глубокой старости, когда становятся заметны процессы ре-эволюции и деградации сознания, вызванные общим физиологическим угасанием и старением организма. Эмоциональное сознание 5-ти летнего мальчика, 15-ти летнего подростка и 50-ти летнего мужчины далеко не одно и то же. То же можно сказать и об их интеллектуальном сознании. Сравните употребление в языке таких близких по значению слов как “несмышленый” и “глупый”. Если глупым может быть и взрослый человек, и ребенок, то несмышленым можно назвать только ребенка, а также детенышей каких-то животных, например, щенка или котенка. Другими словами, выражение “несмышленый” подчеркивает наивность, неразвитость детского сознания, которое еще находится в периоде активного развития и обучения. Но как уже было отмечено, потенциальные возможности эмоционального сознания ребенка достаточно велики и значительны. Возможности же эмоционального сознания взрослого, а тем более умудренного жизнью человека, несравнимо шире и богаче.

Таким образом, вариант № 1 имеет под собой достаточное основание.

2. Вопросы задает наше интеллектуальное сознание и само же пытается на них ответить. Возможно ли такое? Вполне... Вспомните: “Поставь себя на его место, как бы ты поступил?” То есть такая “подстановка” вполне согласуется с нашим повседневным поведением. А некоторые представители отдельных профессий такими мнимыми перестановками в своем сознании занимаются довольно часто. Например, следователь умышленно пытается поставить себя на место преступника, чтобы легче понять его психологию и мотивы поведения – ему так проще понять и, возможно, предугадать действия преступника (его логику поведения, тактику или стратегию).

Но и здесь кроме принципиальных моментов возникают и “чисто технические”. Если интеллект в какой-то конкретный момент времени занят именно анализом условий задачи и формулированием соответствующего вопроса, то к кому тогда обращен вопрос? Крайне сомнительна версия, что интеллект способен расщепиться на две части – очень уж это похоже на обыкновенную шизофрению...

Гораздо более убедительно выглядит другая версия: вопросы не повисают в пустоте, а временно хранятся в оперативной памяти.[40] При таком небольшом допущении все становится на свои места: формулирует вопросы и отвечает на них интеллектуальное сознание, вопросы же и промежуточные ответы временно сохраняются в оперативной памяти. При этом роль базы данных играет наша долговременная память (полученные навыки, накопленные знания, банк стереотипов решений, поведения…)

3. Возможен и компромиссный (третий) вариант: сначала все идет по сценарию № 1, а в случае неуспеха – по “сценарию № 2. В целом, первый и третий варианты хорошо согласуются с настоящей теорией об эволюционном происхождении и преемственности сознания человека. Второй же вариант входит в противоречие с ней: он не отрицает прямо наличие процессов мышления на уровне эмоционального сознания, а как бы выносит их за скобки. Но тем самым разрушается общее звено в преемственности всех уровней сознания: от рефлексов – к эмоциям, а от них – к простым, и далее – к сложным мыслям. При таком допущении, что подсознание вообще не участвует в процессах мышления, нам никогда не объяснить, а тем более не обосновать появление интеллекта у человека. По этой причине следует отказаться от варианта № 2. (Для сравнения: работа глубинного сознания связана с обработкой (анализом) гигантского количества информации, поступающей от каждой клетки организма и принятии огромного количества решений на основе такого анализа. По большому счету, можно вполне обоснованно утверждать, что этот уровень сознания занят осознанием проблем и их решением на уровне физиологии организма, но этот уровень сознания является и прототипом эмоционального уровня сознания. Эмоциональный же уровень сознания в свою очередь является прототипом интеллекта. Такой подход позволяет сохранить преемственность между всеми уровнями сознания и избежать неразрешимых логических противоречий.)

Ввиду неоднородности нашего сознания более вероятным может оказаться третий, компромиссный вариант. В этом смысле показательны довольно типичные примеры поведения человека, когда он сталкивается с неожиданной проблемой. Если у телевизора вдруг пропал звук, то обычно первое, что делает хозяин – это стучит по нему кулаком! (Решение, явно принятое на уровне эмоционального сознания и являющееся устойчивым стереотипом поведения. Как ни странно, но такой “жесткий подход” иногда действительно помогает устранить неисправность: часть таких неполадок в работе телевизора связана с нарушением электрических контактов, которые от удара или тряски могут восстановиться.) При внезапном разъединении с абонентом, многие люди, если не большинство из них, начинают громко кричать в трубку: “Алло, алло!” или нажимать на рычаг телефонного аппарата. Хотя совершенно очевидно, что такие действия не смогут восстановить прерванную телефонную связь. При этом часто следует эмоциональная реакция, чрезвычайно похожая на “конструктивные предложения” в примере со стулом в темной комнате. И только потом, когда человек убедится в бесполезности своих действий по поводу замолчавшего телевизора или телефона, он начинает предпринимать гораздо более осмысленные и правильные решения – в дело вступает интеллект.

Нечто похожее можно наблюдать и у некоторых школьников, когда они выполняют домашние задания по математике. Вместо того, чтобы понять условие задачи и найти правильный способ ее решения (алгоритм или стереотип решения), ребенок нередко начинает изобретать мыслимые, немыслимые и совсем уж дурацкие (с точки зрения взрослых) способы таких решений. Эти способы обычно сводятся к случайному перебору вариантов типа: “прибавить к 250-ти кг. огурцов десять пустых ящиков, а потом, что получится, разделить на количество людей в школьной бригаде, работавшей на уборке овощей... При этом, если кто-либо из взрослых отклоняет такое решение задачи, то спустя три минуты нерадивый ученик приносит свой следующий “шедевр”: “отнять от 250-ти кг. огурцов 120 кг. моркови и умножить на два дня...” И только потратив немало времени на бездумный перебор вариантов решения задачи и убедившись, что сегодня ему не везет и задача таким способом “решаться не хочет” (в отличии от вчерашнего дня, когда с четвертой попытки он угадал правильное решение), он вздохнет и начнет думать над ней всерьез, пытаясь понять условие задачи, и что он все-таки должен сделать со всеми этими килограммами, ящиками и количеством людей в школьной бригаде, которые к тому же работали не один, а два дня...

Если в основе поступков человека могут лежать безусловные и условные рефлексы, желания, эмоции и чисто интеллектуальные причины или решения, то почему наше мышление должно быть столь однозначным, однобоким и присущим только одному уровню сознания? Нет у нас в голове никакой “мыслительной шишки”, как органа мышления. А вот кора больших полушарий мозга, с помощью которой, как предполагает наука, мы думаем и осознаем, как раз и связана с более глубокими и древними участками или зонами мозга. И никакой “государственной границы” между этими или другими участками мозга в действительности нет. Точно так же, как нет никакой четкой границы между глубинным, эмоциональным и интеллектуальным уровнями сознанием. Эволюционно и биологически интеллектуальному способу мышления должен предшествовать его более древний и простой прототип на уровне эмоционального сознания (эмоциональный тип или способ мышления). Истоки же нашего мышления следует искать еще глубже – на уровне нашего глубинного сознания.[41]

Есть хорошо известная притча[42] о “буридановом осле”, который якобы должен умереть с голоду, потому что не сможет решить предложенную задачу по выбору одной из двух совершенно одинаковых охапок или связок сена, лежащих от него на равных расстояниях. В действительности, еще ни одно животное не умерло от голода в такой ситуации (предполагалось, что осел не сможет сделать логично оправданный выбор из двух совершенно одинаковых возможностей), легко решает такую задачу и человек. Он выбирает любой вариант – тот, что справа или слева, тот, что оказался “с руки” или тот, что “больше нравится”... С точки зрения формальной логики такой выбор нельзя обосновать – обе возможности абсолютно равны – однако человек, равно как и любое животное, поступает в такой ситуации явно нелогично. Это по отношению к логике, по отношению к своим собственным потребностям выбор, наоборот, вполне логичен: с точки зрения эмоционального или интеллектуального сознания важно не какой именно сделать выбор, а сделать его вообще, хоть один, хоть другой – главное, ведь, не умереть с голоду.

Вероятно, алгоритм такого нелогичного выбора идет с уровня эмоционального сознания – раз уж этот алгоритм так хорошо знаком всем животным – это своего рода защита от “зависания” стереотипов решения или поведения. Сравните работу компьютера: обычно в таких ситуациях он становится в тупик, если у него нет защитной подпрограммы на случай таких логических тупиков или ловушек. В технике хорошо известны так называемые генераторы случайных чисел, как механические, так и электронные – они обычно используются для выбора выигрышных номеров в розыгрыше различных лотерей – они легко решают такие нелогичные ситуации, то есть делают выбор из двух или любого другого количества абсолютно равнозначных вариантов.

В одной из предыдущих глав было высказано предположение, что эмоциональный уровень сознания можно считать нашим миром чувств и желаний. Однако нет никакой уверенности в том, что все органы чувств замыкаются именно на этот уровень – это крайне сомнительно хотя бы потому, что нельзя дать даже четкого определения в отношении всех органов чувств.

Традиционно принято считать, что органов чувств у человека пять: это органы зрения, слуха, обоняния, вкуса и осязания. Но если первые четыре органа чувств имеют достаточно конкретную форму, размеры и границы, то органом осязания является практически вся поверхность тела, в которую включено астрономическое количество экстероцепторов, реагирующих на прикосновение, давление, температуру... А куда отнести интероцепторы – их ведь не меньше, если не больше? Как видим, на переходе “рефлексы – эмоции” все не так просто и однозначно и, несомненно, часть ощущений связанных с нашим телом, мы получаем и на уровне глубинного сознания. Например, все болевые ощущения идут с уровня глубинного сознания. То же можно сказать и об ощущениях, связанных с солнечным загаром или с приемом холодного душа... Или такой вопрос: куда отнести сексуальное удовольствие, к эмоциональному или глубинному уровню сознания? С одной стороны, это связано с основным инстинктом, а с другой – несомненно, связано с миром эмоций и желаний...

Другими словами, с мыслями, так же как и с эмоциями, все обстоит далеко не так однозначно, как хотелось бы. В соответствии с настоящей теорией мысли должны присутствовать не только на уровне интеллекта, куда их обычно и помещают, но и на уровне эмоционального сознания, что находится в прямом противоречии с традиционными представлениями о нашем сознании и мышлении. Однако такая точка зрения находит под собой достаточное основание, если четко следовать основному тезису: “от рефлексов – к эмоциям, от эмоций – к мыслям”. Сравните: многие люди получают большое эмоциональное удовольствие от такой, например, чисто интеллектуальной игры, как шахматы или от решения кроссвордов, головоломок или сложных дифференциальных уравнений. Это всего лишь дело вкуса и индивидуальных пристрастий. Главное, что эмоции присутствуют и на самом высшем уровне сознания. Впрочем – также, как и на низшем уровне нашего сознания: когда в летний зной ветерок освежает нашу кожу, нам это, безусловно, приятно.

С учетом вышесказанного наиболее предпочтительным оказывается компромиссный вариант № 3. Хотя и вариант № 1 имеет право на существование: как бы там ни было, а задавать вопросы все же гораздо проще, чем отвечать на них.

Есть хорошо известная поговорка: “Один ум хорошо, а два лучше”. С этим вряд ли кто будет спорить, но почему именно два, а не три или пять? Может быть, ситуация с двумя умами напоминает ситуацию с двумя участниками внутреннего диалога? Ведь достаточно очевидно, что играть с самим собой в шашки или карты неинтересно. Наверное, потому, что наше сознание не может разделиться на две части (одна часть играет “за нас”, а другая – “за воображаемого противника”) до такой степени, чтобы одна часть не знала, почему вторая делает тот или иной ход. Это напоминает игру с открытыми картами... Совсем другое дело, когда играют двое, пусть даже не равных по силе игроков – в этом случае и сопернику и вам самим приходится самостоятельно и без подсказок додумываться до мотивов того или иного хода. Есть ли здесь какая-либо связь с поговоркой о двух умах? И почему двум умам легче додуматься до чего-либо, чем одному? Наверное, потому, что другой человек видит проблему как-то иначе, по-своему, не так как первый. Это вносит новизну, новые ракурсы и подходы к решению задачи. Диалог идет не по замкнутому кругу, как это часто бывает при внутренних диалогах, носит более конструктивный характер, и, значит, у такого способа решения больше шансов на успех. Во всяком случае не вызывает особых сомнений то, что такой метод решения часто позволяет проще или быстрее найти правильное решение.

Страницы: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9