РУБРИКИ

Современные разработки в психологии

 РЕКОМЕНДУЕМ

Главная

Правоохранительные органы

Предпринимательство

Психология

Радиоэлектроника

Режущий инструмент

Коммуникации и связь

Косметология

Криминалистика

Криминология

Криптология

Информатика

Искусство и культура

Масс-медиа и реклама

Математика

Медицина

Религия и мифология

ПОДПИСКА НА ОБНОВЛЕНИЕ

Рассылка рефератов

ПОИСК

Современные разработки в психологии

Оставляя в стороне особенности различий базовых переменных, в целом можно констатировать их принципиальное сходство в одном важном аспекте: на одном полюсе группируются правила справедливости, больше тяготеющие к индивидуалистической, материально-статусной ориентации, а на другом - к коллективистической, межличностной или моральной. Если учесть, что правила справедливости выбирались Рейсом из разных философских, исторических и психологических источников, (т.е. имплицитно могли включать в себя различные социокультурные основания), то полученные результаты косвенно являются подтверждением детерминации представлений людей о справедливости социокультурными условиями2.

Обзор исследований позволяет сделать некоторые выводы. Теоретические позиции и подходы к анализу проблемы справедливости, основанные на положениях теории дистрибутивной справедливости, являются методологически неадекватными для комплексного анализа проблемы. Данная ограниченная теоретико-методологическая основа обусловливает "исследовательский субъективизм" и пестроту частных подходов, не решая проблему многомерности мотивации справедливости в своей основе.

В этой связи встает задача поиска и разработки таких исследовательских процедур, которые объективно учитывали бы многообразие представлений людей о справедливости. Эти процедуры должны опираться, с одной стороны, на имплицитные теории справедливости личности и коллективные, обыденные представления; с другой -учитывать специфику ситуаций, в которых проявляется многообразие мотива справедливости.


ИССЛЕДОВАНИЯ ПРОБЛЕМЫ СПРАВЕДЛИВОСТИ В КРОССКУЛЬТУРНОЙ ПСИХОЛОГИИ


Значимость и необходимость учета социокультурного контекста при изучении проблемы справедливости подтверждается исследованиями имманентной и процедурной справедливости.

Согласно теории психического развития личности Ж. Пиаже и Л. Колберга, моральные представления ребенка развертываются в неизменной последовательности на континууме двух стадий - от ранней стадии морального реализма, или имманентной справедливости, до стадии автономной морали [32, 50]. Эта общая тенденция - от убеждений в имманентной справедливости к моральной взаимности и автономии была подтверждена во многих исследованиях, проведенных на различных контингентах [42].

Однако результаты кросскультурных исследований, хотя и не многочисленные, менее согласованы и достаточно противоречивы. Приведем отдельные примеры, послужившие стимулом к дальнейшему изучению влияния культурных различий на представления о справедливости в процессе развития личности.

Прежде всего, отметим, что в ряде экспериментальных исследований, выполненных на контингентах испытуемых даже в рамках одной культурной традиции (как правило, западной), отмечены исключения из общей тенденции Ж. Пиаже и Л. Колберга [42]. Одной из первых работ, продемонстрировавших силу влияния факторов культуры в сдерживании и даже реверсивном развитии моральных суждений о справедливости, была работа С. Хевингхерста и Б. Нейгартена [29]. В ней изучались представители десяти групп американских индейцев в сравнении с группами белых детей по динамике возрастных изменений моральных представлений о справедливости. В отличие от контрольных групп (белых), в четырех из этих групп с возрастом не обнаружено никакого "затухания" имманентной справедливости. В шести группах обнаружено возрастание убеждений в имманентной справедливости у 85% детей в возрасте от 12 до 18 лет. Результаты однозначно свидетельствовали о том, что культурные факторы могут влиять на последовательность развития моральных представлений, приводя к отклонениям от тенденций, выявленных Пиаже и Колбергом.

В последующих исследованиях эти результаты подтверждались неоднократно [49]. Так, Колберг при перепроверке данных на различных контингентах испытуемых нашел подтверждение U-образной зависимости изменения убеждений в имманентной справедливости с возрастом - с определенной регрессией в подростковом возрасте и с сохранением имманентной справедливости у взрослых, обусловленой факторами культуры [32]. Аналогично, Л. Курдин проанализировав результаты своих исследований по имманентной справедливости, обнаружил сначала "затухание" представлений об имманентной справедливости, а затем их возрастание у американских детей, обосновывая это формированием у своих испытуемых религиозных убеждений ("грех всегда наказывается") (цит. по [42]). Во многих работах на эту тему, даже в случаях подтверждения тенденции отхода от имманентной справедливости с возрастом, особо подчеркивался тот факт, что на развитие личности ребенка влияют конкретные социокультурные условия. Именно специфика этих условий может изменять типичный ход развития его личности, предложенный Пиаже и Колбергом[31,42].

Имеющийся массив данных позволяет говорить о том, что сохранение (и усиление) имманентной справедливости у представителей традиционных типов культур, по-видимому, не является исключением из общей тенденции развития, а наоборот, свидетельствует о возможности сохранения фундаментальных отличий структур представлений о справедливости, присущих членам обществ и групп, имеющих различные социокультурные и конфессиональные корни.

Другим направлением исследований, демонстрирующим детерминацию представлений о справедливости социокультурными условиями, является изучение процедурной справедливости. Систематические исследования этой проблемы начали проводиться с середины 70-х гг. прошлого столетия. Осмысление накапливающихся результатов постепенно подтолкнуло исследователей к необходимости ее изучения в кросскультурном аспекте [8, 43, 46].

Рассмотрим кратко причины, заставившие специалистов обратиться к изучению влияния социокультурного контекста на формирование представлений о процедурной справедливости и основные тенденции исследований.

Результаты исследований процедурной справедливости, накопленные за 15 - 20 лет разработки этой темы, продемонстрировали следующее: некоторые процедуры и правила распределения вознаграждений воспринимались и считались испытуемыми более справедливыми, чем другие безотносительно к результатам индивидуального распределения [43, 46]. Были обнаружены факторы, наиболее сильно влияющие на восприятие испытуемыми справедливости процедуры: чувство собственного достоинства, которое она у них вызывает, степень приписываемой этичности и объективности поведения руководства группы [61]. Однако эти условия почти не имеют никакого отношения к тому, будет ли данная процедура обеспечивать справедливость распределения с точки зрения индивидуальных выгод. Они больше связаны с уважением и признанием личности испытуемого, чем со справедливостью конечного результата распределения.

В целом, в исследованиях были выявлены и многократно подтверждены три вида взаимосвязанных феноменов, которые не "укладывались" в модели эквивалентного обмена. Первый из них - эффект "процедурного контроля" или "права голоса": усиление воспринимаемой справедливости процедуры, когда она позволяла испытуемым, заинтересованным в распределении, выразить свое мнение, т.е. иметь право голоса при решении вопросов распределения [23]. Второй феномен был назван эффектом "восприятия достоинства" ("dignitary process"): повышение оценки справедливости тех процедур, применение которых вызывало у испытуемых чувство собственного достоинства и уважения [45]. Третий феномен - эффект "справедливости процесса" ("fair process"): он относится к положительному влиянию справедливых процедур на оценки результатов распределения и выраженное согласие с решениями о распределении на их основе [23].

Для объяснения этих феноменов Е. Линдом и Т. Тайлером [46, 62] была предложена модель процедурной справедливости, ориентированной на групповые ценности ("group-value theory"). Эта теория связывает представления о процедурной справедливости с ценностями референтной группы индивида и с его потребностью быть полноправным членом группы, организации или общества, в которых используются эти процедуры. Они "сигнализируют" людям о том, как себя вести в значимых групповых взаимодействиях, и о том, каковы групповые ценности. Стандарты процедурной справедливости возникают из двух источников: социальных ценностей группы в целом и потребности индивида в том, чтобы с ним обращались как с полноправным и уважаемым членом группы.

Кроме этого, вводятся понятия "внутреннего" и "внешнего" стандартов процедурной справедливости (intrinsic and extrinsic standards). Первая группа стандартов основывается на втором источнике, т.е. на положительных связях процедур с потребностью индивида считаться полноправным и уважаемым членом группы. Вторая относится к описанию тех правил справедливости, которые зависят от ценностей группы в целом, не связанных с вопросами положения или благополучия воспринимающей личности в группе3.

Авторы обратили внимание на следующий факт: несмотря на то, что практически все респонденты в исследованиях были представителями западных культур, результаты влияния эффектов процедурной справедливости однозначно превосходили озабоченность испытуемых своими индивидуальными распределениями, осуществляемыми на основе этих процедур. На первый взгляд эти данные противоречили результатам кросскультурных исследований индивидуализма-коллективизма. Они подтверждали положение, что социальное поведение представителей западных стран в целом характеризуется более сильной ориентацией на достижение индивидуальных вознаграждений. Исследования процедурной справедливости показывают, что такое чрезмерное обобщение данных не вполне оправдано. Очевидно, что даже в наиболее индивидуалистически ориентированных типах обществ люди проявляют заботу о группах и интересуются вопросами, связанными с групповым функционированием [28].

В этой связи Линд и Тайлер утверждают, что внутренние стандарты процедурной справедливости универсальны для всех типов культур ("панкультурны"), тогда как внешние стандарты подвержены влиянию ценностей изучаемой культуры. Выдвигается гипотеза, что люди в любой культуре ценят участие в принятии решений, положение и статус в своей группе. Поэтому внутренние стандарты справедливости, основанные на этих ценностях, проявляются фактически в любом социокультурном контексте. И наоборот, внешние стандарты зависят от ценностей культуры. Данные кросскультурных исследований, выявляющих проявление эффектов процедурной справедливости, позволяют сделать некоторые сравнительные обобщения.

Так, цикл работ, проведенных К. Лейнгом с коллегами [35 - 38], позволил обнаружить эффект "права голоса" в суждениях о процедурной справедливости у китайцев Гонконга. Сравнение интенсивности проявления этого эффекта у китайских и американских испытуемых выявило сходство показателей рассматриваемого феномена в обеих культурах. В исследованиях М. Такениши и А. Такениши (цит. по [43]), изучавших оценки процедурной справедливости японских граждан по отношению к новому налоговому законодательству, была вскрыта ее зависимость от характеристик взаимоотношений с властью (так называемый эффект "восприятия достоинства": "недостойное" отношение властей к населению страны). Форма и величина этих оценок оказались аналогичными установкам к законам у американцев, изучавшимся в работе Т. Таил ера [61]. В работе Такениши был обнаружен также эффект "справедливости процесса" в установках японцев к новому налоговому закону. Интенсивность проявления эффекта была аналогична реакциям, обнаруженным в американских исследованиях. Проверка относительной величины эффектов "справедливого процесса" получена в исследовании К. Лейнга, С. Эрми и А. Линда [36] при сравнении суждений о справедливости и установок к условиям труда. Оки изучали взаимосвязь между суждениями о справедливости (включая суждения о процедурной справедливости) и такими характеристиками, как альтруизм в организационном контексте, приверженность к организации, безопасность в ней, используя выборки рабочих Гонконга (коллективистическая культура) и США (индивидуалистическая культура). В целом, в обеих выборках проявились сильные взаимосвязи между суждениями о справедливости и организационными установками.

Итак, имеющиеся данные, полученные при изучении "внутренних стандартов" процедурной справедливости, свидетельствуют о том, что эти феномены проявляются в обоих типах культур и сила их выраженности одинакова.

Дальнейшие исследования в этом направлении на основе теории Линда и Тайлера были ориентированы на выявление различных аспектов связи процессуальной справедливости с межличностными отношениями. В целом, они показывают, что человеческие взаимоотношения часто влияют на восприятие справедливости сильнее, чем ориентация на индивидуальную выгоду [18,39,40, 51]. Исследования свидетельствуют, что вопросы взаимоотношений между людьми являются ключевыми для понимания того, как воспринимается справедливость в различных культурах.

В целом, предложенная Линдом и Тайлером объяснительная схема в определенной степени помогает понять влияние двух ключевых факторов: представлений о справедливости и культурного коллективизма, детерминирующих ориентацию людей на индивидуальные или групповые интересы. Сами авторы отмечают, что дальнейшие исследования процедурной справедливости помогут полнее выявить влияние "внутренних" и "внешних" стандартов справедливости на формирование представлений о справедливости в различных социокультурных контекстах [43].

Другим направлением исследований, демонстрирующим социокультурную детерминацию представлений о справедливости, являются работы по изучению специфики динамики конфликтов в кросскультурном аспекте. Эти исследования получили интенсивное развитие в последнее десятилетие [41, 48, 60]. Данные показывают: представители различных культурных ориентации по-разному воспринимают и оценивают справедливость/несправедливость возникающих конфликтных ситуаций. У них неодинаковые правила и представления о справедливости при выдвижении "справедливой аргументации" в ходе дискуссии, они по- разному оценивают функции справедливости суждений при появлении и разрешении конфликтов. Все это оказывает существенное влияние на вероятность возникновения конфликта, оценки его справедливости/несправедливости и формы (типы) его "справедливого" проявления между индивидами и группами.

Заканчивая обзор кросскультурных исследований справедливости, отметим, что данные литературы в целом подтверждают значимость наметившихся тенденций для последующих исследований. К. Лейнг и У. Стефан убедительно доказывают, почему справедливость следует изучать в кросскультурном контексте [8]. При анализе моральных основ справедливости авторы подчеркивают, что западный либерализм и представления об автономии личности, бытующие в индивидуалистических культурах, могут быть не свойственны иным культурам. Это может являться причиной фундаментальных различий в моральных нормах и понимании справедливости. Представляя двухуровневую модель восприятия справедливости (по аналогии с концепцией Линда и Тайлера), Лейнг и Стефан предполагают, что справедливость и мораль могут носить одновременно универсальный и культурно-специфический характер. Говоря о практической актуальности кросскультурного изучения справедливости, Лейнг и Стефан по существу определяют перспективы развития знаний в этой области.

На пороге третьего тысячелетия в зарубежной социальной психологии наметилась тенденция расширения предметного поля исследования проблемы справедливости [58]. Среди новых тем можно выделить связь справедливости с идентичностью, т.е. изучение того, что будут считать люди справедливым/несправедливым в зависимости от доминирования того или иного аспекта идентичности (материального, социального, личностного или морального) в конкретной ситуации [19, 57]. Наблюдается повышение интереса к так называемой ретрибутивной, карающей, или негативной, справедливости [20]. Эта проблематика связана с изучением когнитивных, эмоциональных и поведенческих реакций людей в различных ситуациях, воспринимаемых как несправедливые. Усиливается внимание исследователей к эмоциональной составляющей справедливости - как в отношении себя, так и других людей - в ситуациях, связанных с проявлением справедливости, а также к анализу ситуационных моделей, влияющих на значимость тех или иных представлений о справедливости [20, 22].

ЗАКЛЮЧЕНИЕ


Несмотря на то, что исследования справедливости в зарубежной социальной психологии имеют солидную историю, "...исследователи еще не могут однозначно ответить на вопрос, что они считают справедливым, а что нет. Но они способны получать и обосновывать данные, касающиеся представлений и эмоциональных реакций людей, связанных с вопросами справедливости" [58, с. 282]. Они могут изучать поведение людей и выявлять, каким образом феномен справедливости связан с их представлениями, чувствами и действиями на индивидуальном и групповом уровнях.

В 1960 - 70-е гг. теоретики эквивалентной справедливости делали основной акцент на исследовании стремления индивидов максимизировать свои кратковременные или долговременные эгоистические интересы. Для 1970 - 80-х гг. характерно изучение преимущественно процедурной справедливости. В 1980 - 90-е гг. интерес исследователей постепенно смещался на выявление относительной важности для людей дистрибутивной и процедурной справедливости в различных социокультурных контекстах, и в последние 4 - 5 лет обозначилась тенденция расширения предметной тематики исследований в данной области.

Как показал проведенный анализ, структура феномена справедливости многоаспектна и многомерна. В этой связи для исследователей, важен выбор более адекватной теоретико-методологической основы, которая могла бы служить интеграционной базой, учитывающей комплексность изучаемого феномена и возможность использования соответствующего исследовательского инструментария. Как показывают последние обзоры современных тенденций развития кросскультурных исследований [7] и исследования по социальному мышлению личности [1, 2], такой теоретико-методический потенциал содержит в себе теория социальных представлений С. Московичи. Она, во-первых, позволяет расширить методические возможности изучения феномена справедливости: отойти от классического эксперимента и больше опираться на методы опроса в естественных условиях и словесных ассоциаций с последующим проведением контент-анализа, кластерного анализа и других методов математической обработки данных; во-вторых - комплексно подойти к изучению обыденных представлений о справедливости, вызывающих у исследователей в последнее время повышенный интерес [3 - 6, 9 - 13].

СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ


1. Абульханова-Славская К. А. Российский менталитет: кросскультурный и типологический подходы // Российский менталитет. Вопросы психологической теории и практики. М.: ИП РАН, 1997. С. 7 - 37.

2. Абульханова-Славская К. А. Социальное мышление личности // Современная психология: состояние и перспективы исследований. Социальные представления и мышление личности. М.: ИП РАН, 2002. С. 88 - 104.

3. Воловикова М. И., Соснина Л. М. Этнокультурное исследование представлений о справедливости (на примере молдаван и живущих в Молдове цыган) // Вопросы психологии. 2001. N 2. С. 85 - 94.

4. Голынчик Е. О., Гулевич О. А. Обыденные представления о справедливости // Вопросы психологии. 2003. N 5. С. 80 - 93.

5. Гулевич О. А. Направления изучения представлений о справедливости//Вопросы психологии. 2003. N 3. С. 123 - 132.

6. Гулевич О. А., Голынчик Е. О. Условия выбора норм дистрибутивной справедливости // Психол. журн. 2004. N 3. С. 53 - 60.

7. Емельянова Т. П. Кросс-культурная психология: проблемы и тенденции развития // Психол. журн. 2004. N 1.С. 61 - 69.

8. Лейнг К., Стефан У. Еж. Социальная справедливость с точки зрения культуры // Психология и культура/Под ред. Д. Мацумото. СПб: Питер, 2003. С. 599 - 655.

9. Соснин В. А., Збанкэ Л. М. Проблема социальной справедливости и межэтнические конфликты // Этническая психология и общество. М.: Старый сад, 1997. С. 156 - 164.

10. Соснина Л. М., Воловикова М. И. Личностные представления о справедливости (результаты пилотажного исследования) // Индивидуальный и групповой субъекты в изменяющемся обществе (К 110-летию со дня рождения С. Л. Рубинштейна): Тезисы докладов. М.: ИП РАН, 1999. С. 154 - 155.

11. Соснина Л. М., Воловикова М. И. Принцип системности при проведении этнопсихологического исследования представлений о справедливости // Современная психология: состояние и перспективы. Тезисы докладов на юбилейной научной конференции ИП РАН, 28 - 29 января 2002 года. М., 2002 .Т. 1.С. 238 - 240.

12. Соснина Л. М. Формирование представлений о категории справедливости: западная и восточная культурные парадигмы // Современная психология: состояние и перспективы исследований. Ч. 4. М.: ИП РАН, 2002. С. 244 - 255.

13. Старикова Е. Н. К вопросу о соотношении обыденных и научных представлений о справедливости // Известия алтайского государственного университета. 2002. N 2 (24). С. 33 - 36.

14. Adams J.S. Inequity in social exchange // Advances in experimental social psychology/Ed. L. Berkowitz. V. 2. N.Y.: Academic Press, 1965.

15. Adams J.S., Rosenbaum W.B. The relationship of worker productivity to cognitive dissonance about wage inequities//J. of Applied Psychology. 1962. V. 46. P. 161 - 164.

16. Austin W., WalsterE. Equity with the world: An investigation of the transrelational effects equity and inequity // Sociometry. 1975. N 38. P. 474^96.

17. Brams S. J., Taylor A.D. Fair division: From cake-cutting to dispute resolution. Cambridge: Cambridge Univ. Press, 1996.

18. BrocknerJ. et al. Cross-cultural variation in the interactive relationship between procedural fairness and out-come favorability: the case of self-construal // Administrative Science Quaterly. 2000. V. 45. P. 138 - 159.

19. Clayton S., Opotow S. Justice and identity: Changing perspectives on what is fair. // Personality and Social Psychology Review. 2003. V. 7. N 4. P. 298 - 310.

20. Darley J. M., Pittman T.S. The psychology of compensatory and retributive justice // Personality and Social Psychology Review. 2003. V. 7. N 4. P. 324 - 336.

21. Deutch M. Equity, equality and need: What determines which value will be used as basis of distributive justice? //J. of Social Issues. 1975. V. 31. P.137 - 150.

22. Exline JJ. et al. Forgiveness and justice: A research agenda for social and personality psychology // Personality and Social Psychology Review. 2003. V. 7. N 4. P. 337 - 348.

23. FolgerR. Distributive and procedural justice: Combined impact of "voice" and improvement on experienced inequity // J. of Personality and Social Psychology. 1977. V. 35. P. 108 - 119.

24. Folger R. Emerging Issues in the Social Psychology of Justice // The sense of Injustice: Social Psychological Perspectives/Ed. R. Folger. N.Y. L.: Plenum Press, 1984. P. 1 - 23.

25. Frankena W.K. The concept of social justice // Social Justice. N.Y, 1962.

26. Greenberg J., Cohen R.L. Equity and justice in social behavior. N.Y.: Academic Press, 1982.

27. Greenberg J. On the Apocryphal Nature of Inequity Distress // The sense of Injustice: Social Psychological Perspectives / Ed. R. Folger. N.Y. L.: Plenum Press, 1984. P. 167 - 188.

28. Hamilton V.L., Sanders J. Everyday justice: Responsibility and the individual in Japan and the United States. New Haven, CT: Yale, 1994.

29. Havinghurst C, Neugarten B. American Indian and white children. Chicago: University of Chicago Press, 1955.

30. Homans G.C. Social behavior. Its elementary forms. N.Y.: Harcout Braces World, 1961.

31. Kagan E., Lamb F. The Emergence of Morality in Young Children. Chicago: University of Chicago Press, 1990.

32. Kolberg L. The psychology of moral development. San Franc: Harper and Row, 1985.

33. Lerner M. J. The justice motive in human relations // The justice motive in social behavior: Adapting to times of scarcity and change. N.Y.: Plenum Press, 1981.

34. Lerner M. J. The justice motive in social behavior // J. of Social Issues. 1975. N 31. P. 1 - 19.

35. Leung K. Some determinants of reactions to procedural models for conflict resolution: A cross-national study // J. of Personality and Social Psychology. 1987. V. 53. P. 898 - 908.

36. Leung K., Early C., Lind A. Cultural collectivism and work attitudes: An empirical study in the U.S. and Hong Kong. Paper presented at the 22-d International Congress of Applied Psychology. Kyoto, 1990.

37. Leung K., Li W. Psychological mechanism of process control effects // J. of Applied Psychology. 1990. V. 75. P. 613 - 620.

38. Leung K., Lind E.A. Procedural justice and culture: Effects of culture, gender and investigator status on procedural preferences // J. of Personality and Social Psychology. 1986. V. 50. P. 1134 - 1140.

39. Leung K., Morris M.W. Justice through the lens of culture and ethnicity // Handbook of law and social sciences: Justice / Eds. J. Sanders, V.L. Hamilton. N. Y.: Plenum Press, 2001. 343 - 378.

40. Leung K., Stephan W.G. Perceptions in injustice in inter-cultural reactions // Applied and Preventive Psychology. 1998.V.7.P.195 - 205.

41. Leung K., Stephan W.G. Conflict and injustice in inter-cultural reactions: Insights from the Arab-Israeli and Si-no-British disputes // Political psychology: Cultural and cross-cultural perspectives/Eds. J. Duckitt, S. Renshon. London, 2000. P. 128 - 145.

42. Lickona T. Research of Piajet's Theory of Moral Development // Moral development and behavior / Ed. T. Lickona. N.Y.: Hold, 1976. P. 219 - 240.

43. Lind E.A., Early P.C. Procedural Justice and Culture // International Journal of Psychology. 1992. V. 27. N 2. P. 227 - 242.

44. Lind E.A., Kulik C. et al. Justice and outcomes in inter-organizational dispute resolution. N.Y.: American Bar Foundation, 1991.

45. Lind E. A., Mac Coun R. J. et al. In the edge of the beholder: Tort litigants evaluations of their experiences in the civil justice system // Law and Society Review. 1990. N 24. P. 953 - 996.

46. Lind E. A., Tyler T.R. The social psychology of procedural justice. N.Y. - L.: Plenum Press. 1988.

47. Mark M.M. Justice in the aggregate: The perceived fairness of the distribution of income. Northwestern: Northwestern University, 1980.

48. Mikula G., Wenzel M. Justice and Social Conflict // International Journal of Psychology. 2000. V. 35. N 2. P. 126 - 135.

49. Miller J.G. et al. Perceptions of social responsibilities in India and The United States: Moral imperatives or personal decisions? // J. of Personality and Social Psychology. 1990. N 58. P. 33 - 47.

50. Montada L. Developmental Changes in Concepts of Justice // Justice and Social Interaction: experimental and theoretical contributions from psychological research / Ed. G. Mikula. Bern, Stuttgart, Vienna: Huber, 1980.

51. Morris M. W. et al. Incorporating perspectives from inside and outside: Synergy between amic and etic research on culture and justice // Academy of Management Review. 1999. V. 24. P. 781 - 796.

52. Noizick R. Anarchy, state, and Utopia. N.Y.: Basic Books, 1974.

53. Rabinowitz V.C. et al. Fairness and Effectiveness in Premediated Helping // The sense of Injustice: Social Psychological Perspectives/Ed. R. Folger. N.Y. L.: Plenum Press, 1984.

54. Rawls L. A. Theory of Justice. Cambridge, Massachusetts: Harvard University Press, 1971.

55. Reis H.T. The Multidimensionality of Justice // The sense of Injustice: Social Psychological Perspectives/Ed. R. Folger. N.Y. L.: Plenum Press, 1984.

56. Rodin J. et al. Intrinsic motivation for control: Fact or fiction // Applications of personal control. Hillsdale / Eds. A. Baum, J.E. Singer. N.Y.: Erlbaum, 1980.

57. Skitka L. J. Of different minds: An accessible identity model of justice reasoning // Personality and Social Psychology Review. 2003. V. 7. N 4. P. 286 - 297.

58. Skitka L.J., Crosby F. J. Trends in the Social Psychological Study Justice // Personality and Social Psychology Review. 2003. V. 7. N 4. P. 282 - 285.

59. Thibaut J.W., Kelley H.H. The Social Psychology of groups. N.Y.: Wiley, 1959.

60. Triandis H.C. Culture and Conflict // International Journal of Psychology. 2000. V. 32. N 2. P. 145 - 152.

61. Tyler T.R. Why people obey the law: Procedural justice, legitimacy, and compliance. N.Y. CT: Yale, 1991.

62. Tyler T.R., bind E.A. A relational model of in groups // Advances in Experimental Social psychology / Ed. M. Zanna. 1993. N 25.

63. Wicklund R.A. Objective self-awareness // Advances in experimental Social Psychology / Ed. L. Berkowitz. N.Y.: Academic Press, 1975. V. 8.

JUSTICE STUDIES TENDENCIES IN FOREIGN SOCIAL PSYCHOLOGY

L. M. Sosnina

Research assistant of IP RAS, Moscow

Theoretical and methodological analysis of justice problem is conducted. The approaches to the phenomenon in question are reviewed; the main kinds of justice and criteria of just distribution are marked out and described. The analysis of J. Adams classical theory of equivalent justice and the main tendencies in studies on the basis of this theory are presented. The questions of justice motivation multidimensionality, its study in cross-cultural researches and further investigation prospects are discussed.

Key words: justice, distributive and procedural justice, justice criteria, multidimensionality of justice motivation, social and cultural determination.

ФЕНОМЕН АНТИЦИПАЦИОННЫХ СПОСОБНОСТЕЙ КАК ПРЕДМЕТ ПСИХОЛОГИЧЕСКОГО ИССЛЕДОВАНИЯ


Автор: Н. П. НИЧИПОРЕНКО, В. Д. МЕНДЕЛЕВИЧ

Н. П. Ничипоренко*, В. Д. Менделевич**

* Кандидат психологических наук, доцент кафедры медицинской и общей психологии Казанского государственного медицинского университета, Казань

** Доктор медицинских наук, профессор, заведующий кафедрой медицинской и общей психологии, там же


На основе обобщения имеющихся в психологии исследований классифицированы подходы к изучению антиципации. Раскрывается содержание понятия "антиципационная состоятельность" в связи с базовыми общепсихологическими категориями (свойство, способности, психический процесс, деятельность, отношение, установка). Описаны виды антиципационных способностей.

Ключевые слова: антиципация, прогнозирование, способности, антиципационная состоятельность, прогностическая компетентность, подходы к исследованию антиципации, развитие антиципационных способностей.

К настоящему времени в пространстве психологического знания проведено большое число исследований антиципации и прогнозирования в различных направлениях - общепсихологическом, медицинском, психолого-педагогическом, онтогенетическом. Широта, разнообразие и огромное количество эмпирического материала требуют обобщения и обусловливают необходимость создания целостной концепции антиципационных способностей. Актуальной является проблема согласования интерпретаций результатов в различных исследованиях антиципации, не опровергая и не доказывая преимущества той или иной теории. Речь идет о стремлении выстроить скорее единую, нежели единственно верную концептуальную схему, способную описать феноменологию, закономерности функционирования, условия формирования и распада антиципационных способностей личности. Данная статья представляет собой попытку реализовать идею координации, коммуникации, диалога различных подходов, не претендуя на создание очередной конкурирующей теории.

Целью настоящей работы является психологический анализ феномена антиципационных способностей личности в системе деятельности и социальных отношений. В соответствии с этим поставлены следующие задачи: 1) определить содержание понятия "антиципационная состоятельность" личности, проанализировав его связи с другими общепсихологическими категориями; 2) классифицировать и охарактеризовать основные подходы к изучению антиципационных способностей; 3) выделить и описать виды антиципационных способностей; 4) определить перспективные направления в изучении проблемы антиципационных способностей личности.


ПОНЯТИЕ АНТИЦИПАЦИОННОЙ СОСТОЯТЕЛЬНОСТИ В СИСТЕМЕ ПСИХОЛОГИЧЕСКИХ КАТЕГОРИЙ


Исторически и методологически исходной в нашем исследовании является категория антиципации. Под антиципацией мы вслед за Б. Ф. Ломовым понимаем способность субъекта действовать и принимать решения с определенным временно-пространственным упреждением в отношении ожидаемых, будущих событий [16, с. 5]. Согласно этой дефиниции, содержание понятий "антиципация" и "антиципационные способности" совпадает, благодаря чему в большинстве психологических контекстов эти категории употребляются как тождественные и взаимозаменяемые. Под антиципационной состоятельностью (прогностической компетентностью) понимается способность личности с высокой вероятностью предвосхищать ход событий, прогнозировать развитие ситуаций и собственные реакции на них, действовать с временно-пространственным упреждением [23, с. 99]. Таким образом, антиципационная состоятельность характеризует определенный уровень развития антиципационных способностей в системе личности. В этом смысле "состоятельность" близка по значению к "компетентности" и в большинстве случаев эти термины - "антиципационная состоятельность" и "прогностическая компетентность" - являются идентичными. Вследствие такого отождествления мы считаем возможным дать следующие контекстуальные комментарии к сформулированному определению: антиципационная состоятельность - это

* свойство личности, ее устойчивая характеристика, определяющая уровень развития антиципационных способностей;

* способность эффективно осуществлять деятельность прогнозирования в отношении явлений объективного и субъективного порядка;

* сформированная система определенных знаний и действий, обеспечивающих эффективное прогнозирование;

* система прежде всего внутренних средств построения и регуляции прогностической активности;

* определенное "состояние" и характеристика системы внутренних ресурсов личности, обеспечивающих успешность прогностической деятельности. К ним относятся конституционально обусловленные свойства (особенности нервной системы и темперамента), когнитивные ресурсы (познавательные процессы, формально-логический и социальный интеллект), аффективный, волевой и поведенческий потенциалы личности.

Рассмотрим связи понятия "антиципационная состоятельность" с другими общепсихологическими категориями в нескольких значимых аспектах. В качестве логических оснований для дальнейшего рассуждения воспользуемся системой базовых психологических категорий: "способности", "свойство личности", "психический процесс", "установка", "деятельность", "отношение" [10, 28, 37,45].

Аспект первый. Ближайшей родовой категорией для антиципационной состоятельности выступает категория способности. В традиционном понимании способностей [45] это означает, что изучаемый феномен относится к категории устойчивых индивидуально-психологических свойств (или качеств) личности, формирующихся на основе задатков и определяющих успешность в том или ином виде деятельности. Деятельностью, адекватной проявлению и формированию антиципационной состоятельности, считается прогностическая деятельность.

Антиципационная состоятельность как способность имеет когнитивную природу. Антиципация высших уровней (речемыслительного и коммуникативного - по Б. Ф. Ломову) является интеллектуальной способностью и поэтому может быть описана как трехкомпонентная структура. С этой целью мы позволили себе экстраполировать на предмет данного исследования представления М. А. Холодной [52] о структуре интеллекта и представить архитектуру антиципационных способностей (но только речемыслительного и коммуникативного уровней) в единстве когнитивного, метакогнитивного и интенционального компонентов. Когнитивный уровень прогностической компетентности детерминирован формально-логическим интеллектом - степенью развития мыслительных действий и характеристиками познавательных процессов восприятия, памяти, мышления, воображения. Операциональный состав когнитивного компонента антиципационной состоятельности практически не зависит от характера (содержания) прогностической задачи и представляет собой совокупность умственных действий установления причинно-следственных связей, реконструкции и преобразования представлений, выдвижения и анализа гипотез, планирования (собственно прогнозирование в терминологии Л. А. Регуш). Метакогнитивный компонент обеспечивает распознавание и (или) постановку прогностической задачи, формирование цели прогноза, осознанное протекание и коррекцию деятельности прогнозирования, рефлексию антиципационных процессов. Интенциональный компонент связан с потребностно-мотивационными и смысловыми характеристиками личности и обусловливает особенности функционирования антиципационных способностей в той или иной сфере - прогнозирование житейских ситуаций, в профессиональной деятельности, в социальном взаимодействии, в решении мыслительных задач и т.д.

Аспект второй. Заметим, что антиципационная состоятельность существует как свойство (качество) личности, но становится актуальной, проявляется, разворачивается как психический процесс. Очень точно процессуальную сущность способности определил С. Л. Рубинштейн: "...ядро способности - это не усвоенная, не автоматизированная операция, а те психические процессы, посредством которых эти операции, их функционирование регулируется, качество этих процессов" [37, с. 229]. В этом смысле наиболее удачно процессуальную сущность антиципации "схватывает" категория вероятностного прогнозирования [51].

Аспект третий. Антиципационная состоятельность, проявленная в виде произвольной, осознанной и целенаправленной активности, имеет статус деятельности и соответственно может быть проанализирована с точки зрения структуры деятельности с описанием ее мотивов, целей, задач, действий. В этом направлении выполнены эксперименты А. В. Брушлинского [9], раскрывшие закономерности связи мышления и прогнозирования, а также более позднее исследование и теоретический анализ прогностической деятельности, проведенные Л. А. Регуш [35].

Аспект четвертый. Касается не столько антиципационной состоятельности, сколько самого феномена антиципации. Рассмотреть его подробно не позволяет формат данной работы, но и умолчать о нем было бы непозволительно. Это не вполне проясненный вопрос о соотношении понятий "антиципация" и "установка". И в том, и в другом понятии речь идет о предварительной готовности к тем или иным событиям [16, с. 5; 49, с. 25]. Более того, для изучения антиципации часто используются методы, возникшие и традиционно применявшиеся для исследования установки (например, иллюзия Шарпантье, задачи Лачинса и др.). В некотором смысле общими являются критерии, выбранные для классификации уровней установки [5] и уровней антиципации [16], так или иначе связанные со структурой деятельности. В этой области необходимо четкое разграничение дефиниций и, если так можно выразиться, "дифференциальная диагностика" по ряду проблем, требующих сопоставления содержательных аспектов и сущности обозначенных феноменов.

И наконец, аспект пятый. Антиципационная состоятельность определенным образом формирует отношение к будущему, является инструментом взаимодействия субъекта с будущим и в этой связи может быть идентифицирована как форма познания будущего. Согласно определению В. Н. Мясищева, психологические отношения человека представляют собой целостную систему индивидуальных избирательных, сознательных связей личности с различными сторонами действительности и имеют огромное значение для развития способностей человека [28, с. 16]. Эта методологическая позиция предопределяет необходимость анализа антиципационных способностей человека в системной связи с его потребностями, мотивами и личностными качествами.

Безусловно важным является вопрос о детерминантах антиципационных способностей личности. В методологическом плане мы придерживаемся идеи "параллельной" детерминации психических явлений, сформулированной А. В. Юревичем: "... понять и объяснять психику можно только рассматривая ее одновременно и как порождение социума, и как функцию нейронов, и как многообразие нашего феноменального мира ... Основные виды детерминации психического - физиологическая (физическая), феноменологическая (внутрипсихическая) и социальная - практически не перекликаются друг с другом и плохо выстраиваются в единую систему детерминации" [57, с. 23 - 24]. И в соответствии с этой идеей мы говорим о полидетерминированности антиципационных способностей личности, добавив, пожалуй, еще и ситуационные факторы.


ПОДХОДЫ К ИССЛЕДОВАНИЮ АНТИЦИПАЦИОННЫХ СПОСОБНОСТЕЙ В ПСИХОЛОГИИ


Обобщая имеющиеся работы в зависимости от использующихся методологических и объяснительных схем, можно выделить следующие подходы к исследованию антиципационных способностей.

Основополагающим во многих отношениях является структурно-уровневый подход к исследованию антиципации, выполненный в традициях отечественной психологической школы и представленный в монографии Б. Ф. Ломова, Е. Н. Суркова [16]. Не было бы ошибкой квалифицировать эту фундаментальную работу в более широком контексте как реализацию деятельностного подхода, однако подобный взгляд не столь ярко фиксирует уровневую специфику организации антиципационных процессов и их системный характер. Подвергнув тщательному анализу имеющиеся на тот момент исследования, авторы определили антиципацию как форму опережающего отражения действительности, охватывающую широкий круг проявлений когнитивной, регулятивной и коммуникативной функций психики, на всех уровнях фило- и антропогенеза, обратив особое внимание на многомерность феномена антиципации [17].

Основы психофизиологического подхода к исследованию антиципации заложены в трудах П. К. Анохина [3] и Н. А. Бернштейна [8]; более поздние изыскания в этой области связаны с именами В. М. Русалова [38], Д. А. Ширяева [55], Т. Ф. Базылевич [6]. Здесь внимание исследователей сфокусировано на природных предпосылках и нейрофизиологических механизмах антиципационных способностей. Подробнейший анализ исследований в этой области приведен в монографии Д. А. Ширяева [55]. В числе современных работ хотелось бы назвать исследования антиципации в связи со сбалансированностью корково-подкорковых процессов и слабостью следовых процессов [39]; особенностями ориентировочной реакции [31]; характеристиками "потенциалов антиципации" при решении вероятностно-прогностических задач [6]. Наличие нейро- и психофизиологических коррелятов антиципации, специфичных именно для данного вида активности, уже давно позволяет исследователям говорить об антиципационных способностях личности как о самостоятельном феномене, который невозможно без потери содержания редуцировать к другим психическим явлениям.

Когнитивно-поведенческий подход к исследованию антиципации развивается в основном зарубежными авторами: Дж. Брунером, У. Найссером [29], Д. Миллером, Ю. Галантером, К. Прибрамом [25]. При описании антиципации как когнитивного или информационного процесса в контексте этого подхода используются понятия вероятностного ожидания, схемы, гипотезы, предвосхищающей (антиципирующей) схемы. Подробный аналитический обзор данных концепций приведен в работах Б. Ф. Ломова, Е. Н. Суркова [16], А. Г. Асмолова [5]. К данному направлению можно отнести и отечественные исследования (см. [11, 24]). Легко согласиться с мнением, что язык когнитивной психологии релевантен для описания внутреннего строения, микроструктуры и механизмов антиципационной активности. К примеру, удобной в этом плане является категория ментальной репрезентации как внутренней формы существования картины мира и возможных будущих событий, целей, планов - "виртуальных" объектов субъективной реальности. В ряде контекстов понятия "ментальная репрезентация" и "антиципирующая схема" отождествляются [29].

Исследования предвосхищающего поведения, выполненные с позиций генетического подхода, имеют богатую историю и на данный момент представляют интенсивно развивающуюся область. Закономерности развития антиципации в раннем онтогенезе продолжают интересовать современных исследователей. Ярким примером тому являются работы Е. А. Сергиенко. Ее эксперименты позволили сформулировать основные направления в развитии антиципации на первом году жизни - совершенствование избирательности в отражении внешних воздействий и пространственно-временное упреждение событий при взаимодействии со средой [40, с. 3], благодаря чему уже к 6 - 7 месяцам эффекты антиципации выражены в произвольном выборе оптимальной стратегии решения задачи, в изменении избирательности, отражающей развитие представлений о некоторых закономерностях существования предметного и социального окружения [41].

Исследования различных видов прогностической деятельности (целеполагание, предвидение, планирование) в дошкольном, младшем школьном и подростковом возрасте представлены в работах А. Ю. Акопова, Т. К. Чмут, Л. Г. Лысюк, Л. Элькониновой, И. Н. Кондратьевой, Л. А. Регуш, Л. И. Переслени, Л. А. Рожновой. Согласно этим исследованиям, способность самостоятельно ставить цели возникает в два-три года [18]; предвидение начинает развиваться в шесть лет [56]; на этот возраст приходится начало формирования прогнозирования с опорой на последовательность сигналов, когда дети начинают учитывать поступающую информацию в своем поведении и принятии решения [2]. Вербальное планирование своей деятельности наблюдается у первоклассников, а третьеклассники способны следовать своему плану, удерживая его в уме [14]. К оценке вероятности различных факторов дети переходят в возрасте 8 лет, к 12 - 15 годам рассматривают реально существующее в настоящий момент как частный случай потенциально возможного [54]. Есть исследования особенностей прогностической деятельности в связи с успешностью школьного обучения и задержками психического развития детей младшего и дошкольного возраста [31]. "Многочисленные наблюдения онтогенеза позволяют утверждать, что механизм антиципации, способность ребенка активно предвосхищать формируется лишь после 11 - 13 лет" [50, с. 125].

Большие скачки в развитии прогнозирования наблюдаются при переходе от младшего школьного возраста к подростковому и от подросткового к юношескому: с 9 - 10 лет устанавливаются причинно-следственные связи, при переходе от 14 - 15 лет к 17 - 18 годам ведущим становится понимание вероятностной природы прогноза [34]. Таким образом, исследования, которые мы сочли возможным отнести к генетическому подходу, раскрывают закономерности развития антиципационных способностей в онтогенезе в направлении усложнения структуры и возникновения новых уровней прогностических способностей.

Клинический подход к изучению антиципационных процессов оформился достаточно давно и на сегодняшний день объединяет огромное число разноплановых исследований тех или иных форм прогнозирования в условиях психической и соматической нормы и патологии. Наиболее исследованы на сегодняшний день антиципационные способности при шизофрении [51, 58], органических нарушениях [46], остеохондрозе [13,33], неврозах и неврозоподобных состояниях [12, 20 - 22, 26, 30, 43], эпилепсии [42], расстройствах личности [48]. Искажения антиципационной деятельности при наличии той или иной патологии отмечают все авторы, но наиболее интересны особенности нарушений прогнозирования в зависимости от конкретного заболевания. Так, при шизофрении нарушена опора на вероятностную структуру прошлого опыта, поэтому больные с большей легкостью, чем здоровые люди, извлекают из прошлого опыта маловероятные ассоциации и редко делают успешные высоковероятные прогнозы [51]. У пациентов с невротическими расстройствами прогностическая некомпетентность имеет статус преморбидного фактора [20 - 22], наблюдается снижение антиципационных способностей по всем параметрам (временному, пространственному, личностно-ситуативному), склонность к моновариантному типу прогнозирования, предпочтение благоприятных исходов; как следствие такие люди подвержены обидам, разочарованиям, кризисам, обладают низкой стрессоустойчивостью [20]. Исследования неврологов показывают, что нарушения способности преднастройки, готовности прогнозировать и просчитывать вероятность предстоящих событий относятся к числу ведущих факторов в этиологии неврозов и остеохондрозов [33], а низкая личностно-ситуативная антиципационная состоятельность сопряжена с ранним развитием (до 30 лет) шейного и поясничного остеохондроза [13]. Исследования, выполненные казанскими клиническими психологами и психиатрами в русле сформулированной В. Д. Менделевичем антиципационной концепции неврозогенеза, констатировали ряд интересных закономерностей распада антиципационной деятельности при различных видах психической патологии. Так, при эпилепсии прогнозирование строится по моновариантному типу, снижены временная и личностно-ситуативная прогностическая компетентность; испытуемые с психастеническим и тревожно-фобическим синдромами склонны к поливариантному прогнозу, т.е. планируют большое количество возможных исходов события, но делают это некачественно, мало учитывая их вероятность, плохо прогнозируют социальные ситуации и поведение других людей [42]. Истерические личности не способны структурировать время, не запоминают ошибочные прогнозы, предпочитают прогнозировать только радостные события и благоприятные исходы; личности с шизоидными расстройствами отличаются моторной неловкостью и испытывают трудности экстраполяции конкретного жизненного опыта в силу высокой концентрации на внутреннем мире; эмоционально-неустойчивые ригидны и малоуспешны в предвидении коммуникативных ситуаций; при параноидных расстройствах подозрительность и эгоцентризм обусловливают склонность к негативным прогнозам и нечувствительность к иным вариантам исхода, кроме собственного [48].

Страницы: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12


© 2010
Частичное или полное использование материалов
запрещено.